Логово смысла и вымысла. Переписка через океан

Я родом из Минска. В первые дни войны был призван в армию. Наша часть попала в окружение, я ушел в лес и воевал в партизанском отряде. Войну закончил на территории Польши в 1944 году, после соединения нашего отряда с наступавшей Красной Армией. К дальнейшему прохождению службы я был признан негодным по состоянию здоровья.

В Минске и вообще в Белоруссии все мои родные были уничтожены гитлеровцами, которые, как известно, не щадили мирное население, а евреев уничтожали поголовно. Я приехал в Москву и вскоре устроился работать заведующим гаражом только что созданной Академии Медицинских Наук. Мы получили первые три машины — американские «Виллисы», но шоферов не было, поэтому я сам сел за руль машины академикасекретаря. С утра мы обычно ехали в мединститут, где Василий Васильевич заведовал кафедрой, а во второй половине дня я вез его в Академию. Конечно, приходилось возить его на заседания в самые разные учреждения. Приходилось бывать и в Кремле, куда мы имели специальный пропуск. Иногда по выходным дням я возил Василия Васильевича загород — на охоту или рыбалку. Он в то время был еще молод, работящ. Со всеми был ровен и деликатен — от высокопоставленных лиц до вахтеров и уборщиц.

Помню тот роковой день, когда В. В. Парина вызвали на заседание Политбюро, на котором его обвинили, что он выдал американцам секрет лечения рака, хотя, секрет этот не обнаружен до сих пор. Я отвез его в Кремль часов в 10 вечера и стоял у подъезда часов до двух или трех ночи. Я был совершенно один, ибо порядок был такой, что машины членов политбюро стояли отдельно, а приглашенных отдельно. Кругом не было ни одного человека, однако когда я вышел из машины и направился в кустики по нужде, передо мной неожиданно, словно из‐под земли, вырос часовой, который очень грубо заставил меня снова сесть в машину.

Федор Григорьевич Кротков:

Меня на заседание Политбюро не вызывали, но там был наш министр Митерев. Он рассказывал мне, что Сталин обращался к Василию Васильевичу: «господин Парин», и из этого было видно, что его арестуют.

— Господин Парин, зачем вы повезли препарат КР, это наша гордость?

Ответа он не слушал.

Все обратилось против Василия Васильевича.

— Господин Парин, — спросил его Сталин, — почему вы жили у частных лиц, за какие заслуги они вас приютили?

Парин пытался объяснить, но его не слушали.

— А за что вы получали деньги?

— Я не получал.

— Но вот у нас счет. Вам было выдано столько‐то долларов. По какому праву вы передали американцам препарат КР?

И тут же с заседания Политбюро его увели. Так мне рассказывал Митерев.

Парин вернулся из США в первых числах февраля 1947 года, когда расследование его «шпионской деятельности» уже было в полном разгаре. Жданов вызвал его «на ковер» 3 февраля. На предъявленные ему показания Георгия Андреевича Митерева (1900–1977) о том, будто тот запретил предоставлять американцам информацию о КР, Парин сказал: «Это неверно. Я не мог рискнуть, так как у меня одна голова, а не две». Затем он изложил свои объяснения письменно. Согласно его объяснительной записке, обнаруженной в архиве, он, по указанию министра здравоохранения Митерева, взял с собой в США еще не опубликованную, но уже готовившуюся к печати в Москве монографию Клюевой и Роскина и образцы их препарата (10 ампул). (Препарат КР был неустойчив и в течение 10 дней терял свои свойства.)