У Мясникова он занимался баллистокардиографией, организовал конференцию, внедрил у нас этот метод. И одновременно много работал по реферированию в биологическом журнале, причем очень был доволен этой работой, считал, что она много ему дает. Вообще проявил необычайную жизненность на рядовой работе. Благодаря этому и пошел снова в гору.
Анатолий Васильевич Мареев:
Конструкция первого баллистокардиографа была описана американским ученым Старом в 1939 г., но у нас в стране этого метода не знали. После выхода из заключения Парин первым делом перевел и издал наиболее ценное иностранное руководство по баллистокардиографии. Через несколько месяцев после его прихода в Институт терапии мы уже сконструировали первый баллистокардиограф и начали с ним работать. Этот прибор позволяет регистрировать и преобразовывать в электрические сигналы те незначительные сотрясения организма, которые происходят из‐за сокращений сердечной мышцы, то есть из‐за сердцебиения. Снимаемые с его помощью характеристики позволяют судить о сердечной деятельности больного или здорового человека. Правда, они дают только суммарную картину работы сердца. В случае отклонения от нормы баллистокардиограмма не всегда позволяет судить о том, в чем именно состоит болезнь. Однако совместно с электрокардиографом баллистокардиограф является одним из важнейших инструментов, позволяющих безошибочно диагностировать сердечные заболевания.
Таким образом, данная мне Василием Васильевичем тема была не случайной. Она отражала всегдашний пристрастный интерес Василия Васильевича к новым методам исследования, особенно к таким, которые позволяют обходиться без вмешательства в организм и потому могут быть применены непосредственно к человеку.
Времени для научной работы у него было тогда больше, чем позднее, и он мне много и очень конкретно помогал, делал гораздо больше, чем полагалось научному руководителю. Он даже переводил для меня иностранные работы с незнакомых мне языков: испанского, итальянского, румынского.
Он говорил, что в тюрьме общался с людьми разных национальностей, в частности с итальянцами. Чтобы нормально общаться с ними он мобилизовал свои обширные лингвистические познания, особенно латынь, французский и английский, и обнаружил к собственному удивлению, что может понимать и объясняться с итальянцами. Так он обнаружил в себе редкий лингвистический дар, сочетавшийся с превосходной памятью. Он говорил, что одно и то же слово дважды в словаре никогда не искал.
Анатолий Васильевич Мареев:
Помню важное событие в его жизни, происшедшее почти на моих глазах. Мы на себе проверяли работу баллистокардиографа. Я лежал под прибором, а Василий Васильевич приложил его ко мне, и в это время его позвали к телефону. Вернулся он очень взволнованный, подбородок его дрожал.
— Ну, Анатолий Васильевич, есть все же правда! Мне только что сказали, что я полностью реабилитирован. Извините меня, но я не могу сегодня работать. Я пойду домой.
Вскоре, словно наверстывая упущенное, он обнаружил колоссальную энергию и работоспособность. Особый дар был у него связан с умением находить и привлекать к работе способных людей.
Заключение
В. В. Парин был полностью реабилитирован 13 апреля 1955 г. и снова круто пошел в гору. Вскоре он становится заведующим кафедрой в Центральном институте усовершенствования врачей, снова избирается академиком‐секретарем АМН, а затем и вице‐президентом АМН, становится директором Института нормальной и патологической физиологии, затем Института медико‐биологических проблем. Его избирают академиком «большой» академии. Он руководит крупными коллективами ученых, возглавляет биологическую часть космических исследований, научно обосновывает возможность полета человека в космос, готовит Юрия Гагарина и других первых космонавтов к полетам.
Полет Гагарина — кульминационный момент жизни и деятельности Парина. Ради этого момента, по его собственным словам, «стоило прожить жизнь». Об этом он говорил в многочисленных интервью, об этом же написал в письме жене Нине Дмитриевне с космодрома, от 12 апреля 1961 года, отправленного ей… через космос. Юрий Гагарин взял письмо с собой в полет и вернул после приземления.
«Пусть небывалый до сих пор путь моего письма, — написал Парин, находясь в состоянии полного восторга и счастья, — будет символом того, что моя любовь к тебе — моему верному другу, дорогой жене и матери моих детей — не знает границ и пределов».
Такие слова на ветер не бросают, и надо сказать, что избранница его сердца вполне их заслужила. Ее преданности, ее энергии, ее верности Парин был обязан многими своими достижениями, в значительной мере и тому, что выжил в аду, что вновь зажил полноценной творческой жизнью.