Логово смысла и вымысла. Переписка через океан

Я думаю, что побудительный мотив к написанию дневника — мысль о живых. Кстати, это очень нерусская традиция; русский человек, всю жизнь чувствующий над собой Божью десницу, никогда не стремился к какому‐то продолжению земной жизни после смерти, никогда не стремился к форсированию памяти о себе… На русских северных погостах на могиле ставился деревянный крест, никаких камней с высеченными именами — это все западные затеи; и хоронили в ту же могилу снова довольно скоро, как только крест сгнивал. Уже второе, третье поколение смутно помнило о могилах, но, конечно, это не значило, что забывали лежащих в них. Впрочем, великий Пушкин об этом говорил в своих письмах исчерпывающе. Так вот, побудительными мотивами к написанию дневника все-таки являлось некое обращение к живым, тайная мысль, что после смерти эти строчки могут оказаться востребованными — здесь возникала масса уже более мелких мотиваций, могла востребовать родня: дети, внуки, правнуки, отсюда можно было черпать опыт пращуров. Могли воспользоваться дневником как неким документом юридические инстанции, правый или неправый суд, в дневнике можно было свести счёты с врагами, отблагодарить друзей, жертвователей или господина; в дневнике можно было поговорить с Богом. И опять прародителем этой мысли был Пушкин.

Другая мотивация для написания дневника — это, кроме собственного бухгалтерского учета внутренней жизни и поступков, еще и организация своей жизни, организация своего внутреннего духовного начала и своего быта. Иногда дневник был исповедью перед Богом или собственной совестью. А вот что касается дневников писателей, то все они, как мне кажется, обращены к современнику. Впрочем, границы и преференции этих начал стираются, одно переходит в другое. Можно ведь говорить с Богом и одновременно быть тщеславным. Большинство писателей писали дневники с уверенностью, что они будут изданы.

Я начинал свои дневники несколько раз. Один раз в детстве, скорее из‐за моды, из‐за того, что читал об этом, но быстро бросил. Мне всегда казалось, что и жизнь моя не так интересна для дневника, и событий я увлекательных не находил, а самое главное, наверное, я не находил стиля и ракурса, в которых мои собственные дневники были бы написаны совместимо с моей духовной жизнью. Я уже вроде махнул на это рукой, но жизнь двигалась, что‐то выпадало намертво, времени было не остановить. Да и что время — я уже давно привык к тому, чтобы ничто здесь не задерживалось: ни собственные переживания, ни интересные впечатления, ни собственные, пускай и не средневековые, но дорогие каждому страсти.

Но уходили люди. Пришло время, когда почему‐то один за другим стали выпадать из жизни мои сверстники, иногда друзья… Больше всего в то время меня потрясла смерть Юрия Визбора. Это был как бы первый ушедший из моих сверстников и товарищей по работе. Я работал с ним на радио, в иновещании (я где‐то писал об этом), и это был первый мой ровесник, который вдруг выпал во всенародную славу. Хоронили мы его на Кунцевском кладбище, было много народу, мелькали лица людей, которых я знал. Я не стремился в первые ряды, мне было так удивительно больно…

Я ехал с кладбища на машине и боялся, что врежусь в какой‐нибудь другой транспорт. На кладбище я встретил еще одного нашего приятеля, ныне также покойного, — Игоря Саркисяна. Начиналась перестройка, всё трещало… Игоря я даже не взялся подвезти на машине, не хотел, чтобы он знал, что у меня есть автомобиль, как бы щадил его самолюбие. А Игорь был потрясающим поэтом. Я ехал по Кутузовскому проспекту, очень боялся, что в кого‐нибудь врежусь, а дома, приехав, открыл большую конторскую книгу, давно лежавшую без дела, и написал первую строку. Я просто не знал тогда, что так я начинаю свой Дневник.

Я решил писать мартиролог, писать только о друзьях и людях, которые уходили и были мне, по тем или иным причинам, дороги. Может быть, такое решение я принял под влиянием «Мольера» Михаила Булгакова, в котором один из персонажей, товарищ главного героя по лицедейству, ставит в хронике театра крест в дни особых несчастий. Крест давал анонимность персонажам жизни. Об этом знали лишь герои случившегося и летописец. Возможно, в свое время из этих записей получилась бы небольшая книжка об ушедших друзьях — дни у меня такие, пора подводить итоги. Кстати, я свой план не выполнил, он трансформировался, но подобную идею прекрасно осуществил писатель Эдуард Лимонов, выпустив в том же 2000 году блестящую «Книгу мертвых» — мемуары и воспоминания там не только о друзьях, но обязательно об ушедших. Какие здесь Лимонов раздал характеристики некоторым персонажам, как точно, а порой как зло…