Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Вороны Одина кружили по всему Девятимирью, но в последние дни один из них постоянно и неотступно следовал за Тором. Всеотец не спускал глаз с наследника, которому в обозримом будущем собирался передать престол. Война с прочими мирами или мирный договор — неважно, что именно ждет Асгард, но Тор должен сам вершить судьбы народов, пускай и под контролем нынешнего царя. Армия во главе с Гринольвом готова пойти за ним и растерзать врага, Тессеракт поможет появиться в неожиданном месте в нежданный час и таким образом получить тактическое преимущество. Строительство Радужного Моста — только вопрос времени — Один был уверен, что запустить его можно в любой момент, только вот неизвестно, стоит ли.

Война — это хорошо: это слава, это воинская доблесть и проверка боеспособности нового поколения асгардских воинов перед появлением из Бездны того, кого Локи обманул, устроив бессмысленный погром мидгардского города.

Но можно поступить и по-другому: пойти по пути переговоров, успокоить подчиненные миры и договориться на каких-нибудь новых условиях. Или показать, кто главный, при помощи диверсий или посольского рейда. Вариантов много, и Один был готов рассмотреть каждый, но наследник неизменно ускользал от него. Еще недавно он согласился отправиться в поселение, чтобы поучиться у Хагалара искусству интриг, как вдруг нежданные слова супруги или какая другая столь же несущественная мелочь смешала все карты. Теперь Тор и слышать не хотел об учебе, а желал развлекаться то с новоявленными всесильными воинами, которых надеялся победить в нечестном бою, то с любимым другом — человеком. Все чаще в затрапезных разговорах мелькал Мидгард, все чаще наследник асгардского престола вздыхал по своей несостоявшейся невесте и расписывал все прелести подчиненного Асгарду мира. Что прежде казалось Всеотцу лишь глупостью молодого наследника, теперь раздражало; пустые идеи постепенно перерастали в убеждения, а нет ничего хуже закоренелых лживых убеждений.

Нападение Разрушителя на чахлый человеческий городишко произвело на Тора огромное впечатление. Он вел себя так, словно то была первая битва, словно он впервые одержал победу, словно асы не были ему друзьями и товарищами в течение десяти столетий.

С того приснопамятного дня он устремил свои помыслы в Мидгард. И не только к даме сердца, которую все еще надеялся вернуть, но и к новым друзьям — людям — и вот это вовсе никуда не годилось. В Асгарде Тору скучно, свои непосредственные обязанности он забросил и уже три месяца беспрестанно мотался к человеку в поселение. Локи там хотя бы чем-то занимался, пускай и скорее всего чем-то незаконным, а Тор не скрывал, что к Хагалару даже не подходит, что проводит время с человеком в окружении женщин и выпивки.

Разумеется, Всеотец мог приказать и насильно пресечь дурь сына многими доступными способами, но предпочитал действовать изящнее. Для разработки плана он и послал воронов следить за поездкой. Человек затеял ее, чтобы решить проблему деторождения. Похвальное начинание, пускай и бесполезное. Но зачем Тор за ним увязался? В сопровождение Один не верил — Тор ценил себя много выше провожатого. Значит, дело в другом.

Тем вечером они с супругой сидели на кровати, внешне напоминающей ладью, и выслушивали мнение Мунина о происходящем. Ничего хорошего ворон не думал, потому что тайно симпатизировал Локи с тех пор, как младенца принесли во дворец. Он был рад доложить о праздности и безделье, в которых пребывает наследник престола.

— Я говорила, что ссылка в Мидгард — безумие, — заметила Фригг. — Но ты не слушал меня.

— Он многое понял.

— Тогда — да, но сейчас…

— Время еще не упущено.

— Боюсь, мы упустили его очень давно, — Фригг откинулась на подушки. Ее длинные волосы., не собранные в сложную прическу, разметались по кровати. — Год назад ты говорил, что с Тором всё хорошо, что он готов править и что беспокойство доставляет только Локи. Но вот опять.

— Опять, — Один вздохнул. — Я старею, Фригг. Сколько бы ты и весь народ Асгарда ни гнали от себя эту мысль. Я бы не стал растить детей, если бы был уверен, что мне осталось еще много столетий жизни. Даже боги смертны. И сон Одина не продлит мою жизнь еще на пару тысячелетий.

— Нашим детям пора это осознать, — Фригг протянула руку, дотронулась до родного запястья, испещренного морщинами. — Они уверены, что ты будешь править вечно, что им никогда не стать царями, что они могут кутить столько, сколько длится их жизнь, ведь ты всегда будешь рядом, всегда поддержишь и всё исправишь.

Один не ответил. Супруга была в чем-то права, хотя признавать чужую правоту он не любил. Все считали его богом. Бессмертным богом. Но он старел, единственный глаз видел всё хуже, а утром бывало трудно встать с постели. Об этих тайных слабостях никто не знал, ведь бог должен быть безупречным. С богом ничего не может случиться.