Ломая печати

Этот человек сказал именно так, как и должен был сказать житель Мартина — патриот своего города. Центра словацкой национальной, политической и культурной жизни, центра общенациональных культурных учреждений; кандидата в столицы Словакии. Города, где была провозглашена Мартинская декларация, выразившая волю словацкого народа жить в едином государстве с чешским народом. А в последнее время в окрестностях Мартина возникли очаги вооруженного сопротивления фашизму, ибо именно здесь, в прилегающих к городу горах, нашли убежище советские люди, бежавшие из немецких концентрационных лагерей. Тут скрывалось немало подпольщиков. Тут произошли первые встречи руководителей Сопротивления с представителями армии. И именно здесь стали формироваться первые зародыши будущего вооруженного выступления против режима. Потому-то французов и везли не куда-нибудь, а сюда. В Турец. В его сердце — в Мартин.

Поэтому и должен был прозвучать тот вопрос, который задал ей этот человек:

— А вы, собственно, кто? Немка? Или словачка?

— То есть как это? Кем же я могу быть?

— Вы говорите как настоящая швабка.

— Я с малых лет жила в Вене.

— Выходит, немка?

— Да нет же, словачка. Была там на заработках.

— Я очень рад. Швабов мы не выносим. Так что будьте поосторожней.

— Буду, — пообещала она.

Немного оправившись после пережитых волнений, она тронулась в обратный путь.

В обратный путь — значило в Середь. За новой группой, за группой французов. Снова повторить сцены из первой поездки, провести еще один опыт. «Jaja, neinnein». Потом еще раз. Но теперь это был уже не опыт, а проверенный способ.

В следующий раз ее поезд попал под бомбежку. В поезде были мертвые, были раненые. К счастью, из ее подопечных ни один не пострадал. Она и представить себе не могла, что бы она стала делать, если б пришлось везти кого-нибудь в больницу, перевязывать, заполнять историю болезни, отвечать на вопросы…

Приехала в Середь за следующей группой.

— Белая пани, на этот раз их двадцать пять человек, — сказали ей.

Она не на шутку испугалась.

— Двадцать пять? Как же я их повезу? Ведь это ж целый вагон! Дадут ли мне столько билетов? А что, если это бросится в глаза жандармам?

— Ничего не поделаешь. Они должны немедленно уехать. А вы уж как-нибудь справитесь, ведь вы уже наловчились.

Ну что ж, делать нечего. Она наскоро обежала все «укрытия» в Середи, осмотрела свою группу и к великой радости выяснила, что среди французов есть один эльзасец. Он бегло говорил по-французски и так же бегло по-немецки. Она спасена. Надо только взять себя в руки и делать вид, словно все в порядке, а если кто вдруг что-нибудь спросит, простодушно удивиться. Только не теряться, не пугаться.

Встретились они, как всегда, на вокзале.

— Двадцать пять билетов третьего класса до Вруток, — положила она точно сосчитанные деньги на полочку перед окошком кассира.

— Двадцать пять? Да на что вам, женщина, столько билетов? — Кассир едва не высунул голову в окошко.

— Для рабочих, Красный Крест, в Мартин, на работу, — ответила она на ломаном словацком языке с немецким акцентом.

Он удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал и выложил билеты.

Она рассадила их в вагоне, эльзасца усадила рядом, и всю дорогу они говорили по-немецки, так что никому и в голову не пришло спрашивать, кто они, откуда и куда едут.

А однажды она везла маленькую группу. У них были с собой карты и план, как перейти границу: Галанта, поле, лес, дорога, граница, вправо таможня, еще кукурузное поле, Середь.

— Ребятки, выбросьте это поскорее, — велела она им, — если нас задержат и найдут такое, нам несдобровать.

Последнюю группу она привезла перед самым началом Восстания, и в Мартине ее уже ожидало распоряжение — как можно скорей ехать в Банску-Быстрицу. Ее назначили секретарем уполномоченного в только что сформированном правительстве.

— Что-то там поделывают мои французы? — вспоминала она порой.

— Сейчас они как раз в Сляче, — сказали ей однажды, — отдыхают.

Но там они были уже не все; многие погибли, были раненые. Но они стали мужественнее, отважнее, решительнее. Командир стал настоящим командиром — это было видно сразу.

— Вы еще помните, капитан, нашу первую встречу? — спросила она.

— Как же не помнить, — ответил он уверенно, — позапрошлым летом в Братиславе, в кафе у моста через Дунай.

— Ну и память у вас, капитан, — сделала она ему комплимент.

— Пожалуй, не так память, Белая пани, как глаза, — пошутил он, глядя на ее волосы.

— Вы неисправимы, — погрозила она ему пальцем, — ну, что и говорить — француз!

Расставалась с ними со слезами на глазах. И это было последнее расставание.

Потому что началось отступление в гора. Переход через Прашиву. Снег. Гололед. Мороз. Голод. Ураганный ветер. Метель. Съели первую лошадь. Первые мертвые, замерзшие в снегу. Съели последнюю лошадь. Люди падали в изнеможении. Умирали. Многие умирали. Снег становился все глубже. Лед. От голода кружилась голова, люди падали и больше не вставали. Пурга, заметавшая следы, преследовавшая обессилевших людей. Мороз, проникавший до костей. Мертвые. Мертвые. И немцы — со всех сторон, всюду.