Ломая печати

— Хорошо, — ответил он, но вместо того, чтобы пройти по мосту, крикнул что-то и, бросившись бежать, исчез в зарослях кустарника. Воцарилась тишина. Они остановились как вкопанные. Что делать? Это предатель? Провокатор? Трус? Или произошло недоразумение? Как быть? Воротиться или идти дальше? Решили продолжать путь. Подошли к деревне, потонувшей во тьме. Но где же казарма? Где эти солдаты, что готовы отдать столь необходимое оружие? Они постучали в дверь первого же дома. Казарма? Там! — указал заспанный человек. Он весь дрожал, подтягивал на себе исподнее, но дорогу указал. Так вот она, эта казарма. А в ней те, которым для видимости требовалось несколько выстрелов, чтобы затем выдать оружие. Что ж, несколько так несколько! Пожалуйста! Две автоматные очереди прорезали ночную тишину. Большое черное здание ожило. Слышно было, как спавшие пробуждаются.

— Кто здесь? — крикнул кто-то. Капитан попросил вызвать командира.

— Кто вы, что хотите? — спросил тот же голос. Капитан представился. Тишина. Наконец раздалось:

— Я командир. Что вам угодно?

— Откройте! Мы пришли не как враги! Вашу страну оккупируют немцы. Помогите нам! Отдайте нам оружие!

Вместо ответа грохнул выстрел, над головами французов просвистела пуля, голос приказал:

— Вперед!

Что делать? Продолжать стрелять? Наступать? Нет, тут что-то не так. То ли недоразумение, то ли провокация, а может быть, что-то просто изменилось. Это было похоже на бой. А бой в Гоковцах меньше всего нужен был теперь французам.

— Назад! — скомандовал капитан. Отряд отступил через разбуженную деревню, перешел мост и три часа спустя снова был в Крупине.

— Уж я бы показал «Вилагош»![30] — ворчал Белещак.

— Показал не показал, — усмехнулся Ганак. — Раз командир решил, значит, так тому и быть. Решение правильное. А в общем-то надо ждать, что он вскорости и к нам заявится! Посмотрите на французов. Готовятся. А у них связь работает отменно.

И действительно, так и случилось. Командир пожаловал через день.

Он остановился далеко, не доходя до французских окопов. С ним был Пикар, к ним присоединился еще Форестье, и все вместе направились к словакам. Ганак подал рапорт. Мацо переводил. Капитан зашагал вдоль окопов, оглядел заминированный участок, потом подошел к Белещаку.

— Ефрейтор Белещак, — доложил тот, впрыгнув на бруствер, — и трое солдат, обороняющих участок дороги на Жибритов.

Не то чтобы колени у него дрожали, не то чтобы язык заплетался, но все же в области желудка ощущалась легкая тошнота. В жизни еще не приходилось ему отдавать рапорт столь высокому чину и стольким офицерам.

— Спасибо, ефрейтор, — кивнул капитан и подал ему руку. — Холодно тут у вас, не так ли?

Мацо переводил.

— Так-то так. И сыровато.

— А еда? Еды хватает?

— Жить можно.

— Что ж, держитесь, ефрейтор. В скором времени здесь может стать жарко.

Прощаясь, он опять подал руку Белещаку.

Когда офицеры ушли, один из автоматчиков Белещака покачал головой:

— Видал? Руку подал! А сам из себя какой еще пан. Генеральский сын!

— Теперь ты с неделю руку мыть не будешь, — сострил второй.

— Да хоть и месяц, — вздохнул Белещак, лишь теперь приходя в себя.

Как это он сказал, что вскорости тут может стать жарко? Уж скорее бы началось. Это безделье лишь разъедает боевой дух и расшатывает нервы, подумал Белещак и натянул плащ-палатку. Вода струйкой стекала за воротник.