Ломая печати

Здесь находились французы и с ними словацкое подразделение. Командирам отвели дом доктора Беласы, прямо возле городской думы. Солдат разместили по-барски, в городской гостинице и в протестантской школе. Разумеется, это касалось лишь тех, кто обеспечивал оборону города, — бойцов первого и четвертого отрядов. Эти и впрямь жили припеваючи. Для них открыли городскую баню, полевая кухня младшего лейтенанта Доннадье густо дымилась, в кондитерской Шмакалы благоухал кофе, мороженщик Абдулкадри Галинович наполнял стаканчики.

И окрик «стой!», который издавали по ночам французские патрули, наверняка не нарушал покоя ни горожан, ни духов на таинственных Бральцах, или на вершине Штрангаригель, откуда видны сеноградские лесосеки, или на Гавране, или на Сиксовом склоне, на котором, как поведал потомкам Ярослав Гашек, с особым наслаждением бесчинствовали эти самые духи в часы, когда набившие пузо горожане тащились в город из своих погребков на виноградниках.

Итак, первый и четвертый отряды, можно сказать, жили не тужили.

Этого, однако, нельзя было сказать о третьем отряде ротмистра Пейра и о минометчиках Ардитти. Под Святым Антолом рыскали немецкие патрули, и потому они мокли на соломе в пренчовских гумнах под дырявыми крышами. Правда, один раз днем и один раз ночью их сменяло словацкое подразделение, да велика ли разница, течет ли за шиворот при свете дня или во мраке ночи.

И уж вовсе не повезло второму отряду капитана Форестье и словакам Ганака, окопавшимся близ жибритовской дороги. Это было недалеко от того места, которое также описывал Ярослав Гашек в истории семьи пуканецких Крижей, что основали в Крупине на серном источнике курорт, от которого сохранились четыре голых стены, изрешеченные пулями гонведов в великие дни венгерской революции, когда здесь готовили горячую баню добровольцам Гурбана.

В этих местах и закрепились французская и словацкая части, полные решимости не отступать ни на шаг.

Тут окопался, мерз и мок со своей командой и ефрейтор Белещак, до недавнего времени командир складской охраны во Врутках.

А старшим над ним был Ганак, начальник склада номер три.

Сколько же вечерних рапортов он подал ему! А его уход в Склабиню в начале восстания тоже был до некоторой степени связан со старшим сержантом Ганаком.

Тогда у них состоялся долгий разговор. Он не спал всю ночь, колебался, размышлял и ушел в Склабиню лишь после того, как там оказался Ганак с ребятами.

— Я знал, что ты придешь, — сказал ему тот, — а теперь марш к котлам, повара до зарезу нужны.

Он варил и возил пищу в Стречно, Врутки, Прекопу. Потом в поварах отпала нужда. Вот он и надел пехотные башмаки.

На пути через Старые Горы в Улянку он до крови содрал ноги. Ганак и Мацо, заметив это, обратились к бойцам:

— Поглядите на Белещака! Босой, ноги в крови, а идет. Значит, каждый из вас может дойти!

Он отстреливался под Яновой Леготой и Ловчей, а теперь, нагруженный винтовкой, четырьмя гранатами, одеялом, вещмешком, плащ-палаткой, месил грязь вместе с другими тремя солдатами в траншее под Крупиной.

Справа жались другие солдаты, а за ними располагалось пулеметное гнездо. И слева были такие же окопы, и в первом из них заправлял французский пулеметчик Леруж. Все они где стояли, там и спали, сапогами, полными воды, шлепали по лужам и, укрываясь от немецкого разведывательного самолета, готовились отразить атаку.

Каждый раз, когда приходил Ганак, ему казалось, что тот обязательно спросит:

— Не жалеешь, Йожо, что тогда пришел ко мне в Склабиню?

А поскольку не хотелось ни жаловаться, ни делать вид, что он вытянул счастливый лотерейный билет, взял да и сам подсунул вопросик:

— Чудное какое-то свадебное путешествие, не так ли, командир?

— Чудное, сущая правда! — Ганак невольно сжался, готовясь перескочить в соседний окоп. Наверняка припомнил минуту того пронзительного счастья, какое дается человеку только раз в жизни.

Он глядел вслед этому высокому смуглому офицеру, при венчании которого он недавно стоял перед детвинским костелом в шеренге солдат и вместе с ними скрещивал винтовки, чтобы под ними прошли счастливые молодожены.

Это был человек сильной воли. Говорил он ясно и дельно, никогда не стремился даже в малой степени оставлять слушателей в сомнении касательно его желаний. Он принадлежал к людям мгновенных решений, и именно это было самой сильной чертой его характера.

— Чем же все это кончится? — спрашивал себя мысленно Белещак, думая о гороскопе, который достал для него на ярмарке во Врутках из шкатулки визгливый попугай.