Ломка

Но одна мысль каким-то чудом задержалась в голове Андрея, не ударилась в позорное бегство вместе с остальными и начала возводить неприступную крепость на развалинах воспалённого мозга. Короткая такая мыслишка, но уверенная, что её можно развить. "Меня засекли", — обрадовалась мыслишка и уцепилась за провода-извилины. "А что будет завтра, Андрей", — вопила она в правом полушарии мозга. Потом эта мыслишка, не до конца убеждённая в победе, начала озорничать в левом. Не удовлетворившись и этим, она расшиперилась на Чёртовом мосту между полушариями и стала его раскачивать. Вниз полетели камни: "А… что… будет… завтра… Андрей"? Бульк… бульк… бульк… бульк… и контрольный бульк.

— Наташа, я не могу, — смущённо произнёс Андрей.

— Брезгуешь мной?.. И ты такой же, как все. Уходи… Я не хочу тебя больше видеть. Ненавижу тебя, — заявила девушка, уткнулась лицом в траву и расплакалась.

Он привстал на колено, склонился над ней и поцеловал её в голову.

— Дело не в тебе, а во мне. Ты красивая, найдёшь себе хорошего парня, нарожаешь детишек, — ласково сказал он.

— А ты?

— А я буду свидетелем на свадьбе. Позовёшь меня?

— Кто ж меня возьмёт?! Я ж проститутка, торговка телом! Ты это знаешь, и всё равно хочешь сделать мне больно, — произнесла Наташа, всхлипывая.

— Но…

— Не надо. Я тебя люблю. Как ты не можешь этого понять, глупенький.

— Хватит реветь. Я для другого рождён, и себе не принадлежу, — грубо отрезал Андрей.

— Да ты просто возомнил о себе не весть что, — перестав плакать, сказала Наташа.

Спасский приложил руку к сердцу. Оно билось ровно.

— Пульс не учащённый. Твои слова меня не задели. Когда кто-то говорит правду в отношении меня, я испытываю стыд. Сейчас этого нет.

— Да ты просто бесчувственный робот, равнодушный киборг. Будь проще, и люди к тебе потянутся.

— Хочешь, чтобы я стал простым как три рубля, а мою жизнь приравняли к жвачке со вкусом земляники, приобретённой в ларьке за эти ничтожные деньги? Пожевали, сладость иссякла… и выплюнули. А я всё-таки предпочитаю быть сторублёвой купюрой, от которой поначалу и избавиться то тяжело, потому что от её присутствия в правом кармане чувствуешь себя в относительной безопасности. Сотня знает себе цену, у неё за единицей два нуля. Значит, она не бахвалится. Три рубля сотрутся, заляпаются в руках, подарят сиюминутную радость-жвачку, а у сотни другая судьба. На неё многое можно купить: жвачку, хлеб, молоко, таблетки от головы… Ещё и сдача останется.

— Мания величия, — сказала Наташа.

— Нет, слабины я себе не дам. Нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах. Чтобы кому-то что-то рассказывать, надо самому быть чистым… кристально чистым. Знаешь, кого мне жаль больше всего? Тех, кто запачкал себя в 90-ых, а потом решил стать законопослушным гражданином. В эпоху дикой, дикой России они бесчинствовали, и у некоторых из них должен был появиться стыд за совершённые преступления. Я бы принял их раскаяние, потому что они тоже люди, обыкновенные грешники, только в масштабах страны. Только там круговая порука, и они дискредитируют и подавят любого, если кто-то из их среды захочет открыть нам правду о совершенных злодеяниях. Поэтому все они должны будут красиво уйти и дать дорогу другим. Все, абсолютно все… До последнего человека.

— Что ты всё о стране да о стране? Нас же никто не увидит, мы с тобой здесь одни.

— Кроме нас с тобой здесь, как минимум, ещё двое, — сказал Андрей.

— Кто же эти невидимые? — спросила Наташа и с интересом стала осматриваться.

— Как кто? — искренне удивился Андрей. — Бог и совесть.

— Какой ты всё-таки странный. Таких, как ты, уже не осталось.

— Здесь ты страшно заблуждаешься… Они как раз только начали появляться.

— Кого же ты боишься больше: Бога или совести?

— Совести, — не задумываясь, ответил Андрей.

— Почему?

— Потому что Бог милостив и может простить, а совесть — никогда. Она у меня такая, что только и ждёт, чтобы я оступился, осквернил себя. Она — дремлющий вулкан, мечтающий облить меня лавой. Кого-то она делает лучше, а меня заводит в самокопание. Я хочу быть примером, а она, гадина, бичует меня и приговаривает: "А вспомни то-то или то-то". И я вспоминаю, а потом не могу сделать то, что должен… Лучше бы её не было.

— Бессовестный человек, даже если он хороший, — не человек, а фанатик. За фанатиками могут пойти только слепцы, потерявшие души. Разве тебе этого надо? Знай, что у нас нет конченых ребят, как ты наверняка про себя думаешь. Они, не дай Бог, решат ненароком, что ты святой и будут требовать от тебя невозможного… Живи вместе с ними, меняйся вместе с ними, учи их и учись у них. Они должны чувствовать свободными рядом с тобой, а незакомплексованными. Позволь им смотреть не на тебя, а вместе с тобой… вперёд. Подумай на досуге о том, что, может быть сегодня я тебя… Хотя ладно. Пока.

— Ты?.. Как?! Нет!.. Откуда в тебе? — бессвязно прошептал Андрей в след удалявшейся девушке.