Ломоносов

Прислуга Беттигера тоже вела себя нагло. Терпение Ломоносова переполнилось, когда он узнал, что «девка его бесчестными словами дочерь мою с крыльца сослала, и как жена моя вышла и спросила, зачем оная девка так поступает, то она, поворотясь задом и опершись о перила, давала грубые ответы». Будучи уверен, что сам Беттигер свою служанку никак не накажет, Ломоносов, как то было принято в XVIII веке, «велел… ту девчонку посечь лозами, чтобы впредь фамилия моя от его служанок была спокойна». Беттигер рассвирепел. Далее Ломоносов пишет: «…Вместо того чтобы мне поблагодарить за научение, забыв стыд и за мое к нему снисходительство благодарность, дерзнул утруждать на меня жалобою его сиятельство г. президента, будучи сам виноват передо мною. И ныне, бегая по разным домам, обносит меня ложными жалобами и, по двору ходя, грозит мне через моих домашних, а от Лаборатории отстал». В итоге Ломоносов потребовал его увольнения, порекомендовав на должность лаборатора своего ученика, способного студента Василия Ивановича Клементьева, сына церковного дьячка.

Ходатайство Ломоносова, содержащееся в публикуемом письме, было удовлетворено: определением Академической канцелярии от 30 июля 1756 года Беттигер был уволен от академической службы «по его желанию», и на его место лаборатором был назначен Василий Клементьев. С этого года Клементьев вел активную работу. Ломоносова в отчете за 1756 год писал: «Ныне лаборатор Клементьев под моим смотрением изыскивает по моему указанию, как бы сделать для фейерверков верховые зеленые заездки». Сохранились многочисленные упоминания в описях лаборатории о препаратах, полученных в результате сжигания различных веществ, а также препаратах, полученных в вакууме. В том же 1756 году Ломоносов писал, что им совместно с Клементьевым «учинены опыты химические, со вспоможением воздушного насоса, где в сосудах химических, из которых воздух был вытянут, показывали на огне минералы такие феномены, какие химикам еще не известны».

К сожалению, Клементьев прожил недолго: он умер в 1759 году, в возрасте всего лишь 27 лет, возможно отравившись химическими препаратами. Его кончина была тяжелым ударом для Ломоносова, который возлагал на ученика большие надежды.

Квартирный вопрос

В 1747 году семейству Ломоносовых наконец выделили новую просторную квартиру из пяти комнат. Но за нее пришлось изрядно побороться.

Дело в том, что жилплощадь была служебной – то есть право на нее имели только члены Академии наук. Пятикомнатную квартиру занимал профессор Иоганн Георг Сигизбек – директор Ботанического сада, занявший это место после смерти Аммана. Надо признать, что и по своему образованию, и по отсталости взглядов этот человек явно до академического уровня не дотягивал. Он был креационистом и сторонником теории плоской Земли, а окаменелости считал доказательством Всемирного потопа.

Научные труды его были весьма скромны. В 1736 году он составил и издал каталог растений Ботанического сада и две статьи, не выдерживавшие никакой критики. Да к тому же и характер был у него скверный.

Академиком Сигизбека сделали по ходатайству Лестока – личного врача Елизаветы Петровны, одного из тех, кто возвел ее на престол. Лесток находился в фаворе, и некоторое время Елизавета ему безоговорочно доверяла, пока тот не впутался в заговор и не угодил на дыбу. По его протекции Сигизбеку было назначено жалованье в размере 800 рублей в год с казенной квартирой, отоплением и освещением. Это вызывало раздражение многих более даровитых академиков.

Граф Кирилл Разумовский, вступив в должность президента Академии наук, весной 1747 года уволил Сигизбека на том основании, что «адъюнктом Крашенинниковым и без него пробавиться можно… да и нужды в ботанической науке при Академии такой нет, чтоб профессора на столь великом иждивении за одну только ботанику содержать». Лишившись должности, Сигизбек потерял право и на служебную жилплощадь.

В это же время из России на родину в Тюбинген уехал профессор Иоганн Георг Гмелин – талантливейший и очень активный ученый, исследователь Сибири и друг Ломоносова. Уезжал он с обещанием вернуться, и за его возвращение поручились половиной своего жалованья Ломоносов и Миллер.

Гмелин к моменту своего отъезда имел множество значимых научных трудов, и Академия передала освобождавшуюся квартиру ему – а вот до возвращения Гмелина жить в ней получил право Ломоносов.