Возглавлял процессию отряд конной гвардии, за ним тянулась вереница карет с придворными. Перед каждой каретой шло семь пар ливрейных лакеев, а по сторонам дворцовые гайдуки, скороходы и пажи. Карета императрицы была запряжена восемью белыми лошадьми в золотой упряжи и с плюмажами из белых страусовых перьев. Рядом шли арапы и гайдуки, далее ехали верхом четыре камер-пажа. Вместе с императрицей в карете ехали и новобрачные.
За свадебной церемонией следовал роскошнейший пир. Оформлял залы знаменитый архитектор Растрелли, который украсил залы дворца множеством померанцевых и миртовых деревьев в кадках и вызолоченными аллегорическими фигурами, так что анфилада комнат напоминала райский сад. Скорее всего, Ломоносов был допущен во дворец и мог видеть эти приготовления, потому что он написал в поздравительной оде:
Конечно, как полагалось в то время, ода была наполнена самой отчаянной лестью. Такой уж был обычай. Оду написал и друг Ломоносова – Штелин, но Шумахер не выделил средств на их напечатание. И тогда Ломоносов напечатал свою оду за свой счет.
Всего торжества длились десять дней. Одним из обязательных атрибутов праздников в то время были фейерверки. Устраивали их обыкновенно на Неве, на дебаркадерах – во избежание пожара.
Моду на фейерверки завезли в Россию итальянцы. Некий Сарти изумил всех, представив множество переменных разных фигур из ракет белого огня. Взревновав к его искусству, русские мастера решили превзойти итальянца.
На воде устанавливали большие щиты. На щите в центре обязательно был вензель императрицы, выложенный фитилями. Вокруг него – еще щиты и разные плоские фигуры, аллегории, изображаемые цветными фитильными огнями и поднимаемые вверх на тонких досках, а также всевозможные обелиски и каскады. Огни бывали самой разной формы: «верховые» – летящие, «водяные» – плавающие, «низовые» – наземные ракеты, фонтаны, колеса, шутихи, свечи и многие другие фигуры.
Работа фейерверкера считалась опасной: часты были несчастные случаи. Мастера обжигались, болели, наглотавшись ядовитого дыму, состоявшего из серы, селитры и мышьяка.
Постепенно мастера научились окрашивать огонь в разные цвета. Самым трудным оказалось получить зеленое пламя, но и с этим справились, употребив «ярь венецианскую» – уксусно-кислую окись меди, разведенную в водке. Впоследствии Ломоносов сам займется окрашиванием потешных огней и добьется больших успехов.
Увы, ни пышность свадьбы, ни льстивые оды не обеспечили любви или хотя бы взаимного уважения между молодоженами. Петр Федорович мало интересовался женой, а Екатерину более всего занимала перспектива стать российской императрицей. Она окружила себя русскими горничными и старательно совершенствовала свои знания русского языка и русских обычаев. Очень много читала. По ее собственным словам, она не пропускала ни одной издававшейся русской книги. Значит, в ее библиотеке были и «Примечания к Ведомостям», где печатались статьи Ломоносова. Без всякого сомнения, умную и пытливую Екатерину интересовали его рассуждения и умозаключения.
Новый президент Академии наук
«Ночной император» – так называли Алексея Григорьевича Разумовского – фаворита, а вероятно и морганатического супруга Елизаветы.
Олекса был сыном казака Григория Розума из села Лемеши Черниговской губернии. Мать его была шинкаркой, то есть содержала трактир. Подростком он пел в церкви, и его голос понравился проезжавшему через село полковнику, который взял его с собой в Петербург: при дворе ценили хороших певчих. На красивого голосистого молодого человека из придворного хора обратила внимание цесаревна Елизавета и, когда он – о несчастье! – потерял голос, устроила его управляющим в одно из своих поместий.
Взойдя на престол, императрица принялась осыпать своего фаворита милостями: должности, титулы, воинские звания, награды сыпались на него золотым дождем.
Младший брат Алексея Разумовского Кирилл прибыл в Петербург вскоре после восшествия на престол Елизаветы Петровны. Этот парень был совершенно невежественен и даже не знал грамоты, зато отличался острым умом и был готов учиться. Елизавета отправила его в Европу для получения образования. Присматривать за ним должен был адъюнкт Академии наук, переводчик, поэт, живописец и композитор, а еще, как болтали, внебрачный сын самого Феофана Прокоповича – Григорий Николаевич Теплов. Он был старше своего воспитанника на десять лет, но они сумели сдружиться.