Ломоносов

22 апреля 1759 года Сумароков писал: «Не первый пьяница меня уже из ученых пьяниц обидит. Есть еще такой же Барков и другие, о которых Академия не меньше меня известна».

Впрочем, Барков с удовольствием пародировал и самого Ломоносова, откровенно используя его стилистические приемы и образы в так называемых «вздорных одах» или «срамных одах». По большей части эти пародии нельзя привести тут в силу их непристойности, но вот один пример.

У Ломоносова в Оде 1746 года «На верх Парнасских гор прекрасный…»:

О, день блаженный, день избранный
Для счастия полночных стран!

А в «Оде Фомину понедельнику [66]» у Баркова:

О, день сладчайший, день избранный!
Тебя посадские все чтут.

Или же, вслед Сумарокову, на приведенный выше отрывок из ломоносовской оды тут же отметился и Барков:

Уже заря багряный путь
Открыла дремлющим зеницам;
Прохладный ветер начал дуть
Под юбки бабам и девицам…

Однако под влиянием Ломоносова Барков взялся за ум. Он стал заниматься историей, подготовил публикацию нескольких летописей и даже состоял секретарем при президенте Академии наук Кирилле Разумовском, а с 1762 года служил там же переводчиком.

Но в конце концов пьянство взяло свое. И если при жизни Ломоносова Баркову его запои и дерзкие выходки прощали, то после смерти ученого его выгнали с должности. Он запил горькую и то ли утонул по пьяни, то ли повесился… Ему приписывают эпитафию самому себе, сочиненную незадолго перед смертью: «Жил грешно и умер смешно».

Га и глаголь

С Тредиаковским Ломоносов тоже часто спорил, хоть и не относился к старому пииту к таким презрением, как к Сумарокову. Одним из предметов, насчет которого они расходились во взглядах, было употребление буквы Г. Тредиаковский полагал, что в русском языке нужно различать два разных звука Г: один короткий и твердый, а другой – произносимый с придыханием, как в украинском языке. Твердую Г он хотел обозначать буквой «глагол», а для мягкой предложил ввести новую букву «га».

Ломоносов с этим не соглашался, считая мягкое Г диалектным и для литературного языка неподходящим. Он ответил оппоненту, собрав в одном стихотворении массы слов с буквой Г:

Бугристы берега, благоприятны влаги,
О горы с гроздами, где греет юг ягнят.
О грады, где торги, где мозгокружны браги,
И деньги, и гостей, и годы их губят.
Драгие ангелы, пригожие богини,
Бегущие всегда от гадкия гордыни,
Пугливы голуби из мягкого гнезда,
Угодность с негою, огромные чертоги,
Недуги наглые и гнусные остроги,
Богатство, нагота, слуги и господа.
Угрюмы взглядами, игрени [67], пеги, смуглы,
Багровые глаза, продолговаты, круглы,
И кто горазд гадать и лгать, да не мигать,
Играть, гулять, рыгать и ногти огрызать,
Ногаи, болгары, гуроны, геты, гунны,
Тугие головы, о иготи [68] чугунны,
Гневливые враги и гладкословный друг,
Толпыги [69], щеголи, когда вам есть досуг.
От вас совета жду, я вам даю на волю:
Скажите, где быть га и где стоять глаголю?

Новый жанр – экспромты

Остроумные ответы Ломоносова Сумарокову примечательны еще и тем, что является одним из первых образцов нового для того времени поэтического жанра – стихотворного экспромта, то есть моментально сочиненного колкого рифмованного ответа. Во второй половине XVIII века – в начале века XIX этот жанр войдет в моду, но далеко не каждому он покорится.

Ломоносов легко сочинял стихотворные экспромты: «Некто Жуков, один из известных лиц в то время, родственник Сумарокова, при связях и богатстве, достигший почестей, любил ездить с пышностию и по праву своего чина – цугом; ему случилось увидеть в Сенате Ломоносова в то самое время, как была сильная гроза. «Ну, господин Пиит, – сказал он ему, —напиши стихи на приезд мой в Сенат во время грозы». Ломоносов не приготовляясь отвечал:

Меж многих цуков
В Сенат приехал цуком Жуков,
Дивятся все тому, дивится он и сам;
То как же не греметь во гневе небесам? [70]

Глава девятая Карьера

Неизв. автор. Портрет Михаила Ломоносова