Ломоносов

Вместе посещали лекции в Геттингенском университете, а затем Разумовский учился математике у самого Леонарда Эйлера. В 16 лет он вернулся в Петербург широко, хоть и несколько поверхностно образованным человеком. Он получил графский титул и чин камергера, а два года спустя – в 1746‐м – восемнадцатилетний юнец был назначен президентом Санкт-Петербургской Академии наук. Надо признать, что Кирилл Разумовский был умным человеком и, как и его брат, – незлым. Оба они чурались интриг, не сводили ни с кем счеты, избегали конфликтов. Елизавета Петровна баловала обоих братьев, но богатство и почести не застили им здравого рассудка.

Рассказывали, что Кирилл Разумовский всю жизнь хранил костюм, в котором некогда пас волов простым казаком. Он любил показывать его своим несколько кичливым сыновьям, на что однажды от одного из них выслушал резонный ответ: «Между нами громадная разница: вы сын простого казака, а я сын русского фельдмаршала».

Кирилл Разумовский искренне желал исправно исполнять должность президента Академии наук. Но объективно он не мог с этим справиться без посторонней помощи в силу юного возраста и отсутствия опыта: на него сразу свалилась куча внутриакадемических дрязг и взаимных обвинений ученых мужей. Разбираться с делами Разумовскому помогали его старый друг Теплов и все тот же незаменимый Шумахер.

Химия и жизнь

В 1747 году правительство Елизаветы Петровны увеличило ассигнования на академические нужды. И наконец Ломоносов получил разрешение и средства на строительство и обустройство столь нужной ему химической лаборатории.

Эти события подтолкнули его к написанию великолепной, восторженной и искренней Оды на день восшествия на всероссийский престол Ее Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны. В академической типографии было напечатано 250 экземпляров Оды.

Это стихотворение считается одним из лучших в творчестве Ломоносова. «Великая Петрова дщерь/ Щедроты отчи превышает,/Довольство муз усугубляет/ И к счастью отверзает дверь», – славил он Елизавету.

Но чаще всего цитируют другие строки из этой оды, в которых Ломоносов говорит о пользе наук:

О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.

Ода была принята Елизаветой благосклонно. Императрица с симпатией относилась к Ломоносову: он был принят при дворе, пожалован дворянским титулом. И Ломоносов платил Елизавете Петровне искренней симпатией и уважением. Он придумывал все новые и новые способы, как развлечь государыню. Сохранились описания великолепных иллюминаций, которые он оформлял к различным праздникам. Так, на день рождения государыни перед ее Летним дворцом [73]была установлена фигура богини Минервы «значащая премудрость ее величества», а по обеим сторонам «символические изображения мира и войны». И все это было украшено пылающими разноцветными огнями фитилями.

Иллюминацию дополняли льстивые строки:

Ты миром и войной в подсолнечной сияешь,
И тем людей своих веселье умножаешь.
Тебе с усердием, Минерве мы своей,
Приносим радостных сияние огней.
Но если б с нашею любовью то сравнилось,
То б солнце перед ним в полудни устыдилось.

Лаборатория

Летом 1746 года императрица Елизавета Петровна наконец подписала Указ Сенату о необходимости построить для Академии наук «за счет Кабинета» химическую лабораторию «по приложенному при том чертежу».

Год спустя чаяния Ломоносова сбылась: Академия выделила средства на создание первой в России научно-исследовательской и учебной химической лаборатории. Сейчас при словах «химическая лаборатория» мы представляем людей в белых халатах, стерильные помещения, автоклавы… Во времена Ломоносова все было иначе. Первая русская химическая лаборатория представляла собой небольшое приземистое зданьице в полтора этажа, с черепичной крышей и окнами, заложенными с одной стороны красным кирпичом. Нам известны и размеры этого здания: почти четырнадцать метров в длину, более десяти метров в ширину и около пяти метров в высоту. Центр помещения со сводчатым потолком занимали печи, размещавшиеся на невысоком помосте. Печи раздували мехами. Над ними был широкий дымоход.