Однако Гмелин в Россию не вернулся, сообщив Кириллу Разумовскому, что назначен профессором ботаники Тюбингенского университета. Получалось, что он нарушил свое обещание. Но дело осложнилось еще и тем, что он забрал с собой принадлежавшие Академии наук ценные материалы, выданные ему под расписку. Отказ Гмелина вернуться в Россию вызвал скандал, поручителям вдвое сократили жалованье, ну а взбешенный Ломоносов отправил своему другу гневное письмо, в котором не стеснялся в выражениях: «Я воистину не перестаю удивляться тому, как Вы без всякого стыда и совести [нарушили] Ваши обещания, контракт и клятву и забыли не только благорасположенность, которой Вы пользовались в России, но и, не заботясь о своих собственных интересах, чести и славе и ни в малейшей степени о себе, Вы пришли к мысли об отказе от возвращения в Россию…»
Далее он продолжал: «Вам предлагается сейчас два пути; один – что Вы без промедления передумаете и вернетесь в Россию честно и, таким образом, избежите своего вечного позора, будете жить в достатке, приобретете своими работами известность во всем мире и по истечении Вашего договора с честью и деньгами сможете по Вашему желанию вернуться в Ваше отечество.
В противном случае все те, кому ненавистны неблагодарность и неверность, покроют Вас ненавистью и вечными проклятьями. Вас всегда будет мучить совесть, Вы потеряете всю Вашу славу, которую Вы приобрели здесь у нас, и будете жить в конце концов в вечном страхе и бедности, которые будут окружать Вас со всех сторон. Из этих двух возможностей каждый выбрал бы первую, если он не потерял свой разум. Однако же, если Вы серьезно решили не иметь ни стыда, ни совести и забыть благодеяния со стороны России, Ваше обещание, контракт, клятву и самого себя, то постарайтесь прислать причитающиеся мне 357½ рублей и все работы и зарисовки передать профессору Крафту, как только Академия прикажет ему получить их. Это, однако, должно произойти без всякого отлагательства, так как из-за Вас я вынужден жить в крайней нужде».
Письмо это доходчиво говорит о том, как страшен был Ломоносов в гневе. Конечно, после такого послания Гмелин немедленно вернул деньги – и Ломоносову, и Миллеру, но более ни о его возвращении, ни о каком-либо его общении с Ломоносовым речи не было.
А за русским ученым сохранилось право проживать в пятикомнатной квартире.
Но одно дело получить документы на квартиру, а совсем другое – переехать туда жить. Ведь выселить Сигизбека оказалось не так просто! Он попросту отказался съезжать. Ломоносову пришлось в очередной раз изрядно поскандалить, чтобы получить причитавшееся ему жилье. Благо в этот раз Академия была на его стороне и даже постановила «отрешенного профессора Сигизбека надзирателю строений Боку к выезду с того двора понудить».
Согласно академической описи, квартира Сигизбека состояла из пяти жилых покоев, в каждом стояла изразцовая голландская печь, обитая красными или зелеными шпалерами и холстом. Ломоносов был не слишком доволен новым, куда более просторным жильем и скрупулезно перечислил все его недостатки: «В тех покоях от течи скрозь кровли потолки и от мокроты гзымзы [74], також и двери и в некоторых местах полы ветхие. Да идучи со двора в сенях потолки ветхие ж. Також и трубы растрескались». Но надо признать, плохие бытовые условия были привычной частью петербургской жизни того времени. Протекающие потолки, сырые стены, разнообразные насекомые – все это встречалось и во дворцах высшей знати, и даже в царских дворцах.
Пожар!
В ночь с 5 на 6 декабря 1747 года «по утру в пятом часу» в здании Кунсткамеры Академии наук произошел пожар от неисправности дымоходной трубы: она лопнула вблизи деревянного бруса.
«В прошлую субботу по утру в пятом часу учинился в палатах императорской Библиотеки и Кунсткамеры пожар, который через малое время так сильно распространился, что никоим образом не возможно стало палат спасти, а особливо как огонь до башни добрался и оную обхватил», – писала газета «Санкт-Петербургские ведомости». Пытаясь спасти уникальные экспонаты и книги, служители музея выбрасывали их из окон в снег. «С каким прискорбием смотреть было должно на толикое множество разбросанных и в грязь помешанных пребогатых вещей», – сетовал нам неведомый журналист. Сгорела обсерватория, Готторпский глобус, многие этнографические, в том числе сибирские и китайские, коллекции. Сохранившиеся книги и вещи срочно перевозились в ближайшие к Кунсткамере дома. Академик, историограф Герхард Фридрих Миллер, например, возил домой на саночках архивные рукописи и сушил их там.
Физические кабинеты, к счастью, пострадали мало, о чем в письме сообщал Ломоносов. Зато сгорел тираж некоторых его книг, в том числе «Риторики».
Глава десятая
Вершина успеха
План химической лаборатории Михаила Ломоносова
Рисунки Михаила Ломоносова из рукописей: катоптрико-диоптрический зажигательный инструмент и однозеркальный телескоп
Модель аэродромной машины Михаила Ломоносова