Лондон: Бегство из ада

Штуцер посмотрел на него уважительно. Завалить кровососа считалось круто даже среди сталкеров, не говоря уже о том, чтобы освежевать и изготовить что-либо из его кожи. Щупальца вокруг пасти твари были очень живучи и шевелились еще долгое время после того, как сама она испускала дух. Это происходило оттого, что в теле кровососа странным образом уживались два сросшихся организма – щупальца принадлежали второму из них, который размещался вдоль позвоночника и частично за грудной клеткой. Чтобы его убить, надо было выстрелить уже мертвому кровососу в затылок, а еще лучше, всадить туда нож и перерезать нервные центры.

Сталкеры рассказывали, что в некоторых случаях, когда кровосос был матерым, а его вторая часть не хотела издыхать, она вырывала себя из тела дохлой твари и пыталась уползти. Обычно она стремилась к воде и, если та оказывалась рядом, уходила на глубину. Что бывало с ней дальше, никто не знал. Некоторые болтали, что в Темзе освободившиеся части кровососов разрастались до невиданных размеров, питаясь холодной кровью речных гадов.

Если же до воды было далеко, тварь быстро слабела и умирала. Очевидцы утверждали, что она была похожа на осьминога с плоским телом и короткими щупальцами. Издохшая половина была еще более мерзкой на вид, нежели весь кровосос целиком.

Но даже и таких исчадий ада люди поначалу пытались есть. Ничего хорошего из этого не получилось. Мясо было жестким и неприятным на вкус. И это бы еще полбеды. Главная напасть состояла в том, что потом поевшие его начинали болеть и, в конце концов, умирали. Немало народу в метро отправилось в мир иной, таким образом, и в итоге употребление в пищу мяса мутантов попало под окончательный запрет.

Зато повсеместно стали разводить свиней, на корм которым шли грибы. Сталкер по имени Рапс, сумевший добыть для подземки пару необлученных поросят разного пола с ближайшей к городу фермы и отстоявший их от желающих тут же сожрать, навсегда заслужил благодарную память потомков. Одно время ему даже собирались поставить памятник.

Ник смотрел на никогда не виданное им обилие рельсов, переплетение путей, мосты и эстакады. «Это сколько же поездов приходило каждый день к вокзалу Виктория, – думал он. – А ведь были еще и другие вокзалы».

Некоторые из этих поездов стояли сейчас на рельсах и мешали им проехать. Временами им приходилось разделять свою сцепку на части и переставлять ее на другой путь.

Многоэтажные дома они миновали довольно быстро, потянулись окраинные районы двухэтажной застройки, состоящие из таунхаусов и особняков. Кирпичные стены домов сменялись старыми кирпичными тоннелями, в которые нырял их мини-поезд, а за ними опять шли кирпичные стены и разбегающиеся в стороны почти деревенские улочки.

Ник сравнил эту картину с уже виденной в Илинге, и понял, что Лондон состоит из множества деревень, которые приросли к его центру. Но теперь все это в прошлом. выжившие люди ютятся в подземке, а их место на земле заняли приспособившиеся к новой обстановке твари.

Когда они проезжали мимо застывших пассажирских поездов, Ник старался не смотреть в их окна, чтобы не увидеть прильнувших к стеклам скелетов. От скелетов никуда нельзя было деться. Они валялись повсюду. Истлевшие сами по себе и обглоданные тварями, целые и рассыпавшиеся. Улицы выглядели так, словно кладбища стошнило и они вывернулись наизнанку, исторгнув из себя человеческие кости. «Так оно теперь и будет, – думал Ник. – У оставшихся в живых нет ни сил, ни возможностей похоронить мертвых. Хотя, мертвым это все равно, да и живым уже тоже. Они поменялись местами. Мертвые вышли наружу, живые ушли под землю».

Ник читал и старики рассказывали, что раньше живые боялись мертвых. Он не мог понять, чем был вызван их страх. Наверное, в той беспечной жизни им казалось, что мертвые опаснее живых, хотя в действительности все обстояло как раз наоборот. Или же живым очень хотелось чего-то испугаться, а было нечего?

Прежде, говорят, были чудаки, которые смотрели фильмы с фальшивыми страшилками и монстрами, чтобы почувствовать нервную дрожь. Сейчас они, наверное, были бы довольны – монстры вокруг не бутафорские, а самые настоящие. Пугайся, сколько влезет.

«Я не хочу пугаться, а все равно мне часто бывает страшно, – подумал Ник. – Главное, не подавать виду даже перед собой и бросаться навстречу опасности. Тогда можно его преодолеть, тогда еще ничего. Но если поддался и отступил – ты пропал».

Он смотрел на рельсы и шпалы. Оказалось, что это очень помогает размышлениям. «Так и живем – от одного страха до другого с небольшими перерывами, – думал он. – А у сталкеров перерывов вообще нет. И хоть говорят, что со временем страх притупляется, но он никогда не уходит совсем».

Раньше, рассказывал Санжит, основными страхами были потеря работы для большинства и разорение для предпринимателей, что одно и то же. Теперь страх только один – за свою жизнь. Прожить лишний день – уже удача, месяц – полоса везения, год – достижение. Так в чем же смысл? Ник не знал. Но был уверен, что не в выживании. По крайней мере, не только в нем.