Лондон. Биография

«В уши мои со всех сторон летели оглушительные серенады, – писал в начале XVIII века Нед Уорд. – Тут тебе и суровый похоронный звон, и громыхание карет, и заунывное пение продавцов печеных груш и яблок… я не видел ничего, кроме света, и не слышал ничего, кроме шума». Здесь подчеркивается неестественность лондонского позднего вечера, который наполняют не тьма и молчание, воспетые поэтами сумеречного пейзажа, а свет и шум. Когда Сэмюэл Пипс сопровождал по ночным улицам леди Полину Монтегю, она ужасалась «на каждом шагу».

Возможные причины ее страха обрисованы в поэме Джона Гея «О ночном хождении по улицам», составляющей часть его «Trivia» (trivium по-латыни – место слияния трех улиц, перекресток, а также всякая вообще крупная улица или дорога). Ночью на «оживленной улице» движению пешехода постоянно мешают балки, приставные лестницы и низкие навесы. «Со всех сторон доносятся шаги», лошадиное ржание и мычание быков; неуступчивые возницы толкаются бортами карет и хлещут друг друга кнутами; на улицах завязываются потасовки вплоть до того, что их участники «сцепясь, катаются в грязи». Гей упоминает одно место на Стрэнде, особенно славившееся ночными транспортными заторами, – окрестности церкви Сент-Клемент-Дейнз, которая служила массивным препятствием уличному движению. На улицах по обе стороны от нее не было столбиков, отделяющих мостовую от тротуара, и результатом была сутолока карет, лошадей и пешеходов, усугублявшаяся тем, что со стороны Темзы по узким боковым улочкам на Стрэнд выезжали груженые фургоны. Одинокому пешеходу оказаться в гуще толпы было поистине опасно. Если тебя не ударят, не толкнут и не обругают на чем свет стоит, то запросто могут сдернуть парик или вытащить что-нибудь из кармана – батистовый платок, часы, табакерку; в таком случае к ночной какофонии добавлялся вопль: «Держи вора!» Пешеход рисковал угодить под колеса экипажа или быть отпихнутым в сторону носильщиками портшеза, но еще более опасны были открытые углубления подвалов, откуда днем продавали всевозможные товары. Под ногами была обильная грязь, а сверху

Льют содержимое ночных горшков,
Распахивая окна чердаков.
Доволен будь, коль жидкость там одна…

Звуки кулачной драки или крики о помощи благоразумней всего было оставлять без внимания.

Ночью даже дома лондонцев не всегда уберегали их от уличных вторжений и тревог. 21 марта 1763 года около двух часов ночи у Босуэлла в его жилище на Краун-стрит в Вестминстере погасла свеча. Спустившись на кухню, он стал искать трутницу, чтобы высечь огонь, но не нашел. «Меня тут же одолели мрачные мысли об ужасах ночи». Наружная тьма рождала внутренний страх. «Меня пугало еще, что мой домохозяин, у которого всегда при себе пара заряженных пистолетов, примет меня за вора и пристрелит». Раз владелец дома клал подле своей постели пистолеты, значит, опасность вандализма и краж была очень велика; приходит на ум привычка Сэмюэла Джонсона всегда брать с собой, отваживасяь выйти на улицу, увесистую дубинку. Босуэлл «поднялся к себе и тихо сидел, пока не услышал возглас ночного сторожа: „Четвертый час“. Тогда я крикнул ему, чтобы он постучал в дверь дома, где я квартирую. Он сделал это, я ему открыл и без опасений зажег свечу от его огня». Этот эпизод лондонской жизни, несмотря на краткость, врезается в память: крик ночного сторожа – обращение Босуэлла – торопливое зажигание свечи.

Здесь чувствуется некая интимность, которую в XIX веке лондонская ночь утратила. Горожан викторианской эпохи тьма страшила и завораживала. В этот период у лондонских художников возник «ночной» жанр, а в театрах шли такие мелодрамы, как «Ночной Лондон» (1845), «Когда наступает ночь, или Повесть о лондонской жизни» (1868). Поэзия эпохи – от Даусона и Лайонела Джонсона до Джорджа Мередита и Теннисона – полна образов и ассоциаций, связанных с мраком городской ночи. Этот мрак преследовал воображение лондонцев. Редьярд Киплинг, вспоминая свое юное житье в лондонских меблированных комнатах, писал: «Здесь впервые в жизни ночь ударила мне в голову».