Лонвилль

– Я был глупцом, – махнул он рукой, прерывая ее. – Хоть ты и была еще очень маленькой, но, уверен, ты прекрасно помнишь, Мила, каким я был. Ты прекрасно помнишь, какой несчастной была моя жизнь… Раньше мне приходилось прикладывать огромное усилие к тому, чтобы просто выйти из дома. Я думал, что все смотрят на меня и думают, что я ненормальный, что я не от мира сего. И ведь именно так и было… – он перестал улыбаться, с задумчивым видом поднял кружку со стола и хлебнул еще немного пива. – Все считали меня чудаком, замухрышкой, и я знал, что люди смеются надо мной. Они были совершенно правы. Когда тебе постоянно говорят, что ты урод, то ты обычно, таким и становишься, теряя смысл что-то изменить в своей жизни. Хорошо, что я все же смог разорвать этот круг.

За окном прошли двое мужчин средних лет и, увидев через стекло дядюшку, приветливо помахали ему. Он улыбнулся и помахал им в ответ, а потом перевел взгляд на Милу. – Видишь? Теперь все совсем иначе!

– Ты стал очень популярным человеком, выглядишь абсолютно счастливым, и я безумно рада этому, дядюшка! – воскликнула Мила и потрепала его по руке, хотя чувство легкой тревоги так и не покинуло ее. – Прости, что разбила вдребезги окно в задней двери… Я сама оплачу его ремонт.

– Черт с ним, с этим окном! – расхохотался дядюшка. – Даже не переживай об этом! На самом деле, мне очень приятно осознавать то, что ты готова была поставить на уши весь мир из-за меня одного!

– Я, правда, очень волновалась…

– Что наткнешься на останки мертвого тела своего любимого дядюшки, о котором не вспоминала всего лишь двадцать лет? – он, не дав ей договорить, скептически поднял бровь.

Мила почувствовала его сарказм и поэтому просто ответила:

– Прости меня. Я была очень глупа и эгоистична. Я была плохой племянницей, но я, правда, волновалась.

– И я высоко ценю это, – ответил он, выпил еще немного пива и воскликнул. – Черт возьми, мне уже почти семьдесят! Если быть откровенным, то не думал, что кто-то еще вспомнит о моем существовании!

Откинувшись назад, Мила с виноватой улыбкой смотрела на дядюшку. Подумать только, как меняет людей жизнь. Этот веселый общительный дедушка в ярко-желтой рубашке совсем не напоминал ей того хмурого, всегда сдержанного человека, каким она помнила его из детства.

– Я знаю, что вы с мамой обо мне думали, – добавил дядюшка с ноткой раздражения в голосе, словно прочитал ее мысли. – Примерно то же самое, что и все остальные жители этого городка. Вы считали меня… Странноватым… Честно говоря, после смерти своей сестры – твоей матушки – я испытал некоторое облегчение, хотя и очень любил ее. Она ведь, как я наивно предполагал, приезжала навещать меня раз в год больше из необходимости, чем из-за того, что скучала по мне…

– Ты ошибаешься, – твердо ответила Мила. – Мама очень любила тебя.

– Я знаю, – так же твердо ответил он. – И жалею только об одном… Что понял это слишком поздно. Что понял это только тогда, когда остался один-одинешенек на всем белом свете, в котором больше не осталось ни одного человека, который любил меня. Осознание этого не давало мне жить. Если бы ты знала, сколько слез я пролил, сидя перед холодным нерастопленным камином, так мне было плохо. Я понял, что прожил эту жизнь зря и хотел было покончить со всем этим. Я даже приготовил веревку и научился делать петлю, но… – он задумался ненадолго, – Хорошо, что я нашел в себе силы не идти по легкому пути…

Мила слушала его и виновато моргала глазами, а по щекам у нее побежали слезы. Дядюшка заметил ее грустный взгляд и улыбнулся, потрепав племянницу по щеке:

– Не плачь, детка. Это было очень давно.

– Я забыла о тебе…

– Все в порядке. Ты выросла, у тебя началась собственная жизнь. Победы, поражения, радости, невзгоды, любовь, разлука… Зачем тебе нужно было еще переживать о старом, чудаковатом брате твоей матери, который ведет отшельнический образ жизни у черта на куличках и от которого всегда воняет…

– Но…

– Я знаю, что так и было, но я не могу судить тебя за это. В конце концов, это не твоя вина, детка, поэтому я не в обиде… Мне приятно, что ты заехала проведать меня, хоть я совсем и не ожидал этого, – дядюшка выглянул за окно и добавил, слегка кивнув головой. – Скоро наступит вечер, наверное, тебе пора ехать, ведь дорога до Бостона совсем не близкая…

– Разве ты не пригласишь меня задержаться на несколько дней? – немного удивленно спросила Мила, которая была, явно, не настроена уезжать.

– Понимаешь, детка, – дядюшка замялся, а потом добавил, почесав подбородок. – Я так сильно привык жить в одиночестве, что… И в доме не убрано, да и вообще… Я рад, что ты навестила меня, но остаться в Лонвилле было бы лишним, тем более, что у меня еще есть кое-какие дела и меня несколько дней не будет в городе, понимаешь?