Ирвину говорили о том, что Ганди похож на капризную женщину, с которой вести себя следует особым образом. Главной чертой его характера было тщеславие, но Ирвин не стремился подстегивать его эго повышенным вниманием. Здесь возникала другая опасность: Ганди, наклонный к мистицизму, мог уверовать в то, что избран судьбою и неуязвим для карающей десницы британской власти. Однако мистицизм лорда Ирвина был стократ сильнее: «Сила воли этого человека, должно быть, огромна, чтобы вести его на этот марш. <…> Мне всегда говорили, что у него опасное кровяное давление и совершенно нехорошее сердце, а также мне сказали несколько дней назад, что его гороскоп предсказывает, что он умрет в этом году, и это – объяснение такого отчаянного броска. Это было бы очень счастливым решением»240
, – писал вице-король министру по делам Индии Бенну. Великобритания в эти дни сходила с ума. Видя, как их колония бесчинствует, а вице-король выжидает, Парламент свирепствовал. Особенно грозно по привычке выступал Уинстон Черчилль, клеймя на чем свет стоит Ирвина за его спокойствие и попустительство. Сам вице-король реагировал на это с ледяным презрением, заявив, что это всё тревожит его не больше, чем жужжание надоедливого москита.Не желая собственноручно причислять Ганди к лику святых, Ирвин продолжал медлить, но было понятно, что рано или поздно этого индийца нужно было арестовывать. Для этого требовался легальный повод, а пока «соляной поход» Ганди проходил по плану: 5 апреля он достиг Данди и демонстративно поднял пригоршню соли под вспышки фотокамер, чем уже нарушил соляную монополию и в принципе классифицировал себя как преступника. Понимал Ганди это или нет, но его действия действительно «пробудили Индию» и стали сигналом для многих и многих индийцев к намеренным нарушениям закона.
Оживились террористы и 19 апреля совершили набег на склад, убив шестерых британских служащих. 23 апреля в Пешаваре произошла еще более кровопролитная стычка. После того, как лидер мусульманского движения неповиновения Абдул Гаффар Хан произнес речь о сопротивлении британской власти и был арестован за подстрекательство к насилию, толпа его сторонников собралась на базаре. Навстречу им вышли войска полиции. Несмотря на все заявления о ненасильственном неповиновении, раздосадованные арестом лидера сторонники Гаффара стали бросать в полицию булыжники, в итоге один полицейский был убит. Вполне ожидаемо полицейские ответили огнем, который был радостно встречен толпой. Желая принести себя в жертву делу неповиновения, протестующие распахивали одежду и гордо встречали британские пули. По официальным данным, погибших было около 20, по неофициальным – от 400 до 500 человек.
Не отставал от Пешавара и Читтагонг. Там восстание было спланировано и подготовлено террористической организацией «Республиканская армия». Мятежники захватили арсенал, казармы и железнодорожную станцию. Город принадлежал им в течение нескольких дней. Силы британской полиции вынуждены были укрыться в порту и вызывать подкрепление из Калькутты, которое наконец подавило бунт. В других городах сжигали здания британской администрации, вели баррикадные бои, иными словами, в стране шла настоящая война.
Ирвин писал в Лондон Бенну: «Они отбросили теорию отказа от насилия ранее, чем мы ожидали. Они напомнили нам, что антиправительственная кампания находит неизбежное выражение в расовой ненависти и нападениях на европейцев и что наши мужчины и женщины будут первыми жертвами, если когда-нибудь мы потеряем контроль над ситуацией»241
. Понимая, что время пришло, вице-король опять написал министру по делам Индии: «Прежде чем это письмо достигнет Вас, возможно, необходимые решительные действия будут уже приняты. Несмотря на это, временная неприкосновенность, предоставленная ему, будет на нашем счету. Его арест теперь уже не будет предшествовать вспышкам насилия среди тех, кто утверждал, что идет под его флагами. <…> Мы избежим стимулировать его движение, как произошло бы, арестуй мы его на начальной стадии»242.