Лорд Галифакс: святой Лис

Его быт как министра иностранных дел был налажен: внешнюю политику вел премьер-министр, внутренние дела министерства – подчиненные. Практически одновременно с Галифаксом в Форин Оффис пришел Рэб Батлер, который стал вторым заместителем министра наряду с Кэдоганом. Он вспоминал о том времени: «Я лично счел работу, выделенную мне Галифаксом, очень трудной, потому что сегодня есть семь или восемь заместителей министра, а в те дни были только два, и так как Галифакс был в Палате лордов, я один должен был отвечать на семьдесят или более вопросов в неделю об иностранных делах в Палате общин: Эдвард был полностью освобожден от таких проблем. Часто у меня не было времени пообедать, тридцать с лишним вопросов я печатал каждый день и отсылал премьер-министру Чемберлену. Галифакс иногда вычеркивал часть того, что я писал, и отбывал, таким образом, меня оставляли одного с очень серьезной ответственностью, особенно во время испанской гражданской войны. Эдвард не был легким человеком, чтобы спокойно работать с ним, и Алек Кэдоган, так же, как и я, счел такой темп наказанием. <…> Галифакс ожидал, что я не только буду иметь дело с Палатой общин и Лигой Наций, но также интервьюировать послов и исполнять многообразные другие обязанности. Галифакс думал, что все русские были атеистами, ему не нравился российский посол Майский, которого поэтому почти всегда оставляли исключительно мне, я должен был видеть его, по крайней мере, раз в неделю»391. Главное для Галифакса было удостовериться, что у него есть два дня для охоты в Йоркшире. Его назначение не вызывало опасений ни внутри Британии, ни у мировой общественности. Скорее была выражена радость по поводу отставки Идена, в котором многие успели разочароваться. «Как только кто-либо начинает чувствовать, что он – мученик высокой цели, становится очень трудным избежать этого убеждения, имеющего мелодраматическую развязку»392, – записал Галифакс в дневнике об отставке Идена.

9 марта 1938 г. канцлер Австрии Шушниг объявил о проведении плебисцита, который был назначен на 13 марта. На границе с Австрией началось скопление немецких войск. В Лондоне, заканчивая свои дела в качестве посла, в это время находился новый рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп. Лорд Галифакс, приехав из Йоркшира и обнаружив сгущающиеся тучи над Австрией, вызвал его к себе и читал «слишком ужасные лекции, если не проповеди», балансируя «между горем и гневом»393.

11 марта, спустя 20 минут после ланча, на котором Чемберлен искренне говорил с Риббентропом о лучшем понимании и взаимном вкладе в мир с Германией, премьер-министр вошел в свой кабинет и сразу получил телеграммы, касающиеся последовательных ультиматумов Шушнигу. Чемберлен немедленно вызвал Риббентропа к себе. Там его встретил не только премьер, но и Галифакс, который говорил наиболее серьезным образом и твердо просил Риббентропа, чтобы Гитлер придержал свои руки прежде, чем было бы слишком поздно. Чемберлен уже не ожидал, что из этого последует какой-либо результат, хотя и надеялся, что все это можно осуществить без насилия394. В 17:15 того же 11 марта Галифакс пошел пить чай с Риббентропом и говорил с ним еще более строго: «Мы стали свидетелями этой бесстыдной демонстрации голой силы. <…> Что должно препятствовать тому, чтобы немецкое правительство не стремилось применить точно так же голую силу для решения проблем с Чехословакией? Мы можем сделать вывод, что немецкие лидеры – это люди, которые не нуждаются в переговорах, а полагаются только на сильную руку»395.

После этого Форин Оффис спроектировал протест против действий немецкого правительства и отослал его в Берлин, продублировав для Парижа. Галифакс, отчитав Риббентропа как провинившегося школьника, вновь стал «очень спокоен и разумен». «Это было бы преступно, – записывал в дневник Кэдоган, – поощрять Шушнига сопротивляться, когда мы не могли ему помочь. В конце дня Г<алифакс> и я согласились, что наша совесть была чиста!»396

12 марта немецкие войска вошли в Вену, не дожидаясь никакого плебисцита. Гендерсон в личном разговоре с Герингом называл Германию «хулиганом», но ничего уже нельзя было сделать. Это стало первым испытанием, с которым столкнулся Галифакс на посту министра иностранных дел: «Аннексия Австрии, которая приветствовала мое вступление во владение Форин Оффисом в марте 1938 г., стала неприятным напоминанием о способе, которым нацистское правительство Германии, вероятно, будет решать другие европейские вопросы, и в течение лета хор немецких обвинений в адрес чехословацких преступлений стал звучать все громче и громче»397.