Она почувствовала, как он отпрянул, даже не физически, а скорее морально, словно его душа дрогнула.
— Разве это ужасно? Быть любимой мной?
Она снова начала дрожать, но на этот раз совсем не от холода.
— Это было лучшей вещью на свете, — ответила она. — А потом стало худшей. У меня даже не было возможности…
Она замолчала. Он мотал головой, разбрызгивая воду с сырых волос.
— Тебе придется научиться жить с этим, — сказал он. — Даже если это пугает тебя. Даже если тебе от этого противно. Прямо как мне придется мириться с твоими другими парнями, потому что мы навсегда, несмотря ни на что, Эмма, не важно, как ты хочешь называть то, что между нами, это всегда будем мы.
— Других парней не будет, — сказала она.
Он с удивлением посмотрел на нее.
— Все что ты сказал тогда, о том, что думаешь, мечтаешь и желаешь лишь одного, — сказала она. — Все это я чувствую к тебе.
Он был потрясен. Она нежно взяла его лицо в руки и провела пальцами по его сырой коже. Она видела, как бешено бился пульс у него на шее. На лице у него была длинная царапина, протянувшаяся от виска до подбородка. Она не знала, получил ли он ее во время битвы на улице или она была у него еще до этого, но она не заметила ее, потому что изо всех сил старалась не смотреть на него. Эмма гадала, скажет ли он что-нибудь в ответ.
— Джулс, — сказала она. — Ответь что-нибудь, прошу…
Его руки судорожно сжались на ее плечах. Она охнула, когда его тело соприкоснулось с её, и он шел вперед, пока она не стукнулась спиной о стену. Он смотрел ей в глаза, его взгляд был ярким и светился, словно морской стекло.
— Джулиан, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты называла меня Джулиан. И только так.
— Джулиан, — произнесла она, и его губы, сухие и обжигающе горячие, столкнулись с ее губами, а ее сердце, казалось, остановилось и снова застучало, словно мотор, перешедший на невероятно высокую мощность.
Она вцепилась в него с тем же отчаянием, держалась за него, пока он пил дождь с ее губ. Она приоткрыла их, чтобы попробовать его на вкус — гвоздики и чай. Она стянула с него свитер. Под ним была футболка, тонкая сырая ткань не была способна послужить барьером, разделяющим их тела, когда он прижал ее к стене. Его джинсы тоже были сырыми и прилипли к его телу. Она чувствовала, как сильно он ее хотел, и она хотела его столь же сильно.
Весь окружающий мир исчез. Остался только Джулиан, жар его кожи, сильное желание быть ближе к нему, прижиматься к нему. Каждое мгновение, что его тело соприкасалось с ней, по ее венам бежали молнии.
— Эмма. Боже, Эмма, — он поцеловал ее щеку, ее шею; большими пальцами он скользнул под ремень ее джинсов и стянул их вниз. Она отбросила их прочь. — Я так сильно тебя люблю.
Казалось с той ночи на пляже прошло тысячу лет. Ее руки вновь исследовали его тело, его грани и поверхности, его шрамы, грубые на ощупь. Раньше он был худощавым — она все еще помнила, каким он был два года назад: неуклюжим и долговязым. Она любила его уже тогда, только не знала об этом, любила его целиком — от центра костей до поверхности кожи.
Теперь эти кости покрывали гладкие, крепкие и твердые мышцы. Она запустила руки под его футболку, вновь изучая его, отслеживая пальцами изгибы его тела, запоминая все детали.
— Джулиан, — сказала она. — Я…
Я люблю тебя, хотела она сказать. Я никогда не любила Кэмерона или Марка, я всегда любила тебя и всегда буду любить только тебя. Я до мозга костей состою из тебя, так же как кровь состоит из клеток. Он прервал ее грубым поцелуем.
— Нет, — прошептал он. — Не хочу слышать ничего разумного, ни сейчас. Я не хочу логики. Я хочу этого.
— Но ты должен знать…
Он помотал головой.
— Нет, — он схватился за низ своей футболки и стянул ее с себя. Его мокрые волосы покрыли их обоих каплями воды. — Я столько недель был разбит на части, — нетерпеливо сказал он, и она знала, чего ему стоило отсутствие контроля над собой. — Мне нужно снова стать целым. Пусть и не надолго.
— Это не может длиться долго, — сказал она, смотря на него, потому что как это могло длиться, если они никогда не смогут оставить себе то, что у них было? — Это разобьет наши сердца.
Он поймал ее запястье и приложил ее руку к своей обнаженной груди. Ее пальцы легли поверх его сердца. Оно ударялось о ее ладонь словно кулак, пытавшийся пробить дыру в его грудной клетке.
— Разбей мое сердце, — сказал он. — Разбей его на мелкие кусочки. Я разрешаю.
Голубизна его глаз была почти не видна из-за расширившегося зрачка.
Тогда, на пляже, она не знала, что произойдет. Как это будет у них. Теперь она знала. Есть в жизни вещи, от которых невозможно отказаться. Ни у кого нет столько силы воли.
Ни у кого.
Она неосознанно закивала головой.
— Джулиан, да, — произнесла она. — Да.
Она услышала, как он издал почти страдальческий стон. Его руки опустились на ее бедра, он поднял ее так, что она оказалась зажата между ним и стеной. И в этом было такое отчаяние, словно мир на грани катастрофы, и она спрашивала себя, будет ли это когда-нибудь по-другому, будет ли это нежно, медленно и с любовью.