ЛОРИНГ

– Я и двигаюсь, – нахмурился Вудроу. – За последние сутки я многое узнал и, как мне кажется, нашел причину ошибки. Если мне удастся ее исправить, эксперименты станут безопасными, изменения – обратимыми, а процесс – контролируем.

– Погодите… – мои догадки были ужасны. – Вы что, собираетесь продолжить прежнее дело?

– А вы предлагаете пренебречь гениальным трудом многих десятилетий? – изумился он.

– Генри, это безумие!

– Меньшее, чем ваше предложение! Скажите, что бросили свое ремесло после первой же неудачи. Ну что? Молчите?

Вудроу не дождался от меня ответа, да и что тут скажешь! Кем бы я был, если бы после первых же тумаков решил зарабатывать иным путем? Возможно, тогда я прожил бы долгую и скучную жизнь среди прочих бедняков и никогда бы не угодил в такую историю.

Мой собеседник расценил молчание по-своему. Он улыбнулся и похлопал меня по плечу.

– Отдохните, Арчи. У меня еще много работы.

Я невольно дернулся, и это действие не скрылось от его внимания.

– Простите, я забываюсь, – он вымученно улыбнулся. – И все же отдохните. Я очень дорожу нашей дружбой, а разговор сейчас может принести больше вреда, чем пользы.

Я почувствовал, что начал закипать. Привычка сдерживать эмоции оградила меня от чрезмерной горячки, но, думаю, моя речь звучала довольно угрожающе.

– Вред несет не разговор, а ваше бездействие. До сих пор я полагал, что наша задача не только поймать Стоуна, но и защитить людей от его больной фантазии. Я искренне думал, что в этом состоит наша цель.

– И вы совершенно правы, Арчи, – терпеливо ответил Вудроу. – Поэтому всё так и сложилось. Но одно дело – остановить безумца. А другое – уничтожить его наработки. Бездумно. Варварски.

– Вы заглядывали в те камеры? – прорычал я и краем глаза заметил, что находящиеся в помещении ученые отшатнулись к дальней стене. Они не слышали, о чем мы говорили, но повышение тона не ускользнуло от них. – Варварство – это продолжение их мучений. Самое милосердное, что мы с вами можем сделать, это убить их, если исцеление невозможно.

Вудроу медленно вдохнул и выдохнул. Он поднял черные стекла очков, хотя в помещении было довольно светло, и его глаза тут же подверглись ужасной боли. Зрачки сузились, выступили слезы.

– Как вы думаете, сколько людей погибло прежде, чем нашим докторам стала известна вакцина от оспы? Вы знаете, что до того как появилось действенное средство, лекари проделывали немыслимые опыты? Они брали струпья больного, чья жизнь затухала от неизлечимой болезни, и помещали в нос здоровому человеку, иногда прикладывали к ранам или наносили уколы грязными иглами под кожу. Так был сделан первый шаг на пути к защите от болезни, которая унесла миллионы жизней. Как думаете, это было милосердно? По отношению к несчастным, на которых ставили эксперименты, возможно нет. Но что насчет нас, которым больше не страшны пандемии? Сколько мужчин, женщин, детей было спасено? Многие не задумываются о том, какой ценой добыта их привычная жизнь.

– Вот как? – он не обвинял меня открыто, но только что поставил себя на один уровень с докторами, которые спасали жизни. – И вы ждете, что в будущем кто-то поблагодарит вас за этого…

Взмахом руки я проиллюстрировал свой вопрос. Вудроу совершенно серьезно кивнул:

– Возможно, мое имя не вспомнят за вечерней молитвой. Господи, да я уверен, что никто о нем не вспомнит, как только я умру. Но да, клянусь, да! Когда матери не будут терять своих сыновей на войне, когда наша держава позволит себе иметь непобедимую армию из людей, которые сами выбрали свою службу…

– А что будет, когда эти знания попадут к врагу?

– До этого момента пройдет не один день.

– Но именно в тот миг все жертвы, все старания станут напрасны. Мы окажемся там же, где и были. Снова войны и жертвы. Только страшнее. И тогда никто не скажет, что загубленные в ходе эксперимента жизни были достойной ценой победы. Поскольку победы уже не будет!

– Вы не правы! Не правы! – воскликнул он.

Обернувшись на замерших ученых, ловец стиснул мою руку и вывел из лаборатории. Он держал меня без особых усилий, но я чувствовал боль. Ему бы не составило труда выволочь меня, как мальчишку. Вудроу невероятно силен, хотя полученные ожоги и сделали его уязвимым. За любезностью легко об этом забыть. Наверное, что-то промелькнуло в моем взгляде, поскольку стоило нам оказаться за дверью, как он тут же отпустил меня и примирительно поднял руки:

– Простите! Я слишком эмоционален сейчас.

– Заметно.

– Вы должны понять. Те люди в камерах – не такие, как вы. Они не чувствуют ни унижения, ни боли, ни голода. Их нельзя равнять с живыми людьми, – он потер лоб и быстро промокнул увлажнившиеся глаза. – Просто представьте, какие горизонты откроются перед нами.

– Нами? Я помогал вам исключительно потому, что рассчитывал остановить Стоуна, а не способствовать продолжению его экспериментов.

Он хмыкнул и заметил:

– Вы помогали мне потому, что я назвал сумму в тысячу авардов.

Я осекся.

– Простите за прямоту.

– Ничего.