Современные жители Иберии полагают, что пони Страны Басков и Галисии ведут свое происхождение от этих реликтовых табунов. Обитающие в Португалии пони сорайя могут также происходить от плейстоценовых лошадей, как и пони Нью-Фореста. Фелипе Барсена предполагает, что пони Нью-Фореста на самом деле – потомки гаррано, завезенных в Британию галисийскими кораблями 1000 лет назад. Нам точно известно, что после таяния льда на этом острове было еще по меньшей мере несколько лошадей. Оставленные 8000 лет назад отпечатки их неподкованных копыт в конце 1980-х годов обнаружили в местечке Формби-Пойнт на западном побережье Британии, чуть севернее Ливерпуля. Давно погребенные отпечатки проявились, когда современные приливы смыли слои древних почв. Местный краевед Гордон Робертс, член береговой археологической и исторической группы, сфотографировавший эти недолговечные следы после того, как они были сперва открыты, а потом смыты океанским прибоем, подробно ответил на мой запрос: «Зафиксированные мной отпечатки конских копыт не были связаны с человеческими следами и могут существенно предшествовать появлению на побережье охотников и собирателей. Почти все из так называемых следов Формби-Пойнт находятся на наиболее удаленной от волн грязевой границе давно исчезнувшей межприливной лагуны, располагавшейся между рядом песчаных барьерных островков и доисторической береговой линией в 5000–3000 годах до н. э. Отпечатки эти сохраняла древняя, закаленная непогодой серо-голубая морская глина, отложенная, по моему мнению, около 8 тысячелетий назад, во время более ранней стадии эволюции береговой линии. Отпечатков человеческих ног и следов других животных отмечено не было, за исключением нескольких следов благородного оленя».
Тем не менее нам по-прежнему неизвестно, передали ли эти древние популяции свою кровь британским пони или же, как предполагает Барсена, современные пони были завезены на остров из Европы. В этом, в сущности, заключается одна из главных проблем истории лошадей того времени: мы не знаем, в каком именно месте выжили эти животные. Нам известно только то, что они выжили, иначе их бы не было в сегодняшнем мире. Однако фрагментарность находок, относящихся к тысячелетиям, последовавшим за концом плейстоцена, не позволяет пока сказать, какая из популяций лошадей внесла основной вклад в генетику современных пород, и ближайшее прошлое их в лучшем случае остается туманным.
Нам известно, что наступающие леса создавали для лошадей множество препятствий, помимо желудей. Среди деревьев труднее ориентироваться. Больше мест для засады хищников. Мало подходящей еды. Скорость, главное средство самозащиты лошади, теряет свое значение: деревья препятствуют бегу.
Леса в любом случае не благоприятствуют крупным млекопитающим. Появление смешанных лесов и дубрав совпало по времени с вымиранием мамонтов. Северные олени ушли на север и так и не вернулись оттуда. Лошади разошлись по тем редким уголкам, в которых не могли прижиться леса. Иногда другие животные останавливали натиск леса, тем самым помогая лошадям. Так, например, в современной Африке слоны играют роль землеустроителей, поедая молодые деревья и не позволяя лесу распространяться.
Однако в Европе того времени слонов, конечно, не было, a мамонты уже ушли. Но появился другой кризисный менеджер и землеустроитель –
Однако леса приживались не везде. На просторных прибрежных пустошах Галисии, например, почва была слишком кислой для этого, и ветер вместе с солеными брызгами препятствовал росту всякого дерева, которое умудрялось пустить корни. Здесь развилась другая экосистема – та, к которой лошади смогли приспособиться.