Лошадь над городом

Проще всего было объяснить директору, что движение не относится к отделу культуры, а идет или через троллейбусно-транспортный отдел, или, на худой конец, числится по ведомству коммунального хозяйства, где стоят на учете и лошади, и телеги, и колеса. Далее. Можно было тут же объявить колесо аттракционом, но тогда круг замыкался и заниматься им все равно пришлось бы ему, поскольку и клубы и парки и вообще весь отдых — это все та же культура. Наконец, можно было сказать Матушкину, что поскольку разговоры о вечном движении поповщина, то колесо — явление идеологически вредное. Но это надо было сделать раньше по телефону. Момент был упущен.

Так ничего и не решив, представитель поблагодарил Матушкина за сигнал, произнес еще одну туманную разу: «Посоветуйтесь с коллективом», — и торопливо покинул музей.

Обескураженный директор вернулся к себе (из коллектива в музее оказалась одна уборщица — шел обеденный перерыв) и, достав из шкафа два тома «Большой советской энциклопедии», стал внимательно изуть их. Один том был от «Вишняков» до «Газификация», а второй — от «Гоголь» до «Дебит». : Степана Петровича интересовали слова «вечный», «двигатель» и «движение».

Вечный двигатель! Что еще так упорно волновало из века в век творческую часть населения нашей планеты? Выращенный в сосуде гомункулус? Камень, с помощью которого можно превращать любой металл в золото? Бессмертие, купленное ценой продажи собственной души существу с козлиными копытами и рожками скрытыми под широкополой шляпой? Нет, нет и нет! Скоро забылись опыты с искусственным человеком и покрылись пылью колбы, в которых его пытались вырастить, быстро были пресечены суровой инквизицией попытки наладить контакты с нечистой силой, немногим больше бились упрямцы над тиглями и сосудами с ртутью и серой, даже поняли кое-что в хитрой механике сплавов, изобрели попутно фарфор и притирания для придворных дам, но и тут отступился человек, отбросил у науки, которой занимался, волнующую приставку «ал» и посвятил свое время придумыванию резиновых калош без каучука и чернил для карандашей фломастер.

И только неутомимое племя изобретателей вечного двигателя трудится до сих пор. Что подталкивает их, что не дает успокоиться, лишиться веры? Кажущаяся простота. Действительно, ведь никто никогда не требовал, чтобы этот двигатель вращал мельничьи колеса или толкал груженные камнями возы. Требовалось только одно: чтобы однажды приведенный в движение, он не останавливался. Вот почему первый вечный двигатель был изобретен через пять минут после того, как перед средневековым умельцем была сформулирована задача. Тот взял колесо и с обеих сторон приделал к нему по пружине. Колесо, как только его заставляли вращаться, взводило одну пружину, замедляло ход, останавливалось, пружина, раскручиваясь, начинала толкать колесо в обратную сторону, одновременно взводя вторую. И так, по мысли изобретателя, должно было происходить до бесконечности... Увы! Колесо, покрутившись то в одну сторону, то в другую, быстро теряло скорость и, покачавшись, останавливалось.

Тогда пытливый ум другого мудреца вместо пружин придумал приладить к колесу желобочки, по которым катились взад-вперед тяжелые шарики. Расположенные дальше от центра, скатываясь, поворачивали они колесо, а оно в это же время поднимало шарики, те, что жались к самой оси и потому казались не столь тяжелыми. Но и это хитроумное сооружение вращалось — увы! — не долго.

— Так, так, так!.. — рассуждает уже в наше время имеющий полное среднее образование самоучка, своими руками не раз разобравший мотоцикл и никогда не прибегающий к помощи ателье для того, чтобы починить холодильник. — Конечно, есть закон сохранения энергии. Конечно, энергию нельзя создавать и нельзя уничтожить. Все это мы знаем. Но что, если кроме двух пружин около оси поставить вот тут рычажок? А на ось насадить втулку из капролактана? Трения-то в ней почти нет! И если поставить рядом вентилятор, который работает от солнечной батарейки, а солнечная энергия практически вечна...

И вот наступает миг, когда затейливое сооружение выносится на балкон, ставится на свет, плоская, поблескивающая стеклом батарейка направляется на солнце, изобретатель, накричав на детей и на жену, заставляет их отойти подальше, чтобы они не дышали и не оказывали своим теплом вредного воздействия на прибор. Потом толкает указательным пальцем колесо, которое снял с велосипеда, и то, тихо потрескивая, начинает кружиться. Журчит вентилятор, солнечный зайчик от батарейки задумчиво мерцает, жена, подождав четверть часа, уходит на кухню, дети, не понимающие, что присутствуют при триумфе, потихоньку исчезают, и их голоса через пять минут слышатся во дворе. Крутится, крутится, понемногу останавливаясь, еше одно колесо...

Великая мечта человечества!

А между тем, вернувшись в милицию, Павел Илларионович уселся за стол, отодвинул в сторону предупредительно положенную дежурным папку с рапортами и снова начал осторожно постукивать пальцами по краешку стола.