Лошадь над городом

— Я так и думал — что он здесь. Кто-то держит его мертвой хваткой. Зульфия с ним не встречалась, это мы установили. Значит — сообщники. Кстати, любопытная деталь. В тот день, когда я побывал у нее, я зашел к квартирной хозяйке. Так вот, хозяйка сказала, что однажды видела (случайно — пришла, открыла дверь своим ключом), как у Степняков, — те оба сидели за столом, — на скатерти лежали разложенные веером тоненькие синенькие книжечки. Десяток, а то и два. Сине-серые.

— Неужели сберегательные?

— Они. Так вот, никаких сберегательных книжек ни за Степняком, ни за его женой никогда не числилось. Еще одна загадка, ключа к которой у меня нет. Бьюсь, тычусь туда-сюда... Ничего не выходит! Есть у меня одно совершенно несерьезное подозрение. Какое-то внутреннее смутное предчувствие... Скорее всего вздор. И касается оно человека, который никакого отношения к Степнякам никогда не имел, но недавно поселился в нашем городе.

— Как зовут его?

— Григорий Михайлович Лиманский... Пенсионер, прибыл два года назад на постоянное место жительства, отбыв срок заключения. Никаких кровавых преступлений, или краж, или даже покушений на ограбление за ним никогда не числилось. Все свои сроки, а их было ровно четыре, отбыл за мошенничество. О, Мария Гавриловна, какой у чая аромат! Признайтесь, как это вам удается?

— Кожура грейпфрута, тонко срезанная острым ножом, — сказала жена директора музея.

Чаепитие началось.

И действительно, ну почему бы подозревать Павлу Илларионовичу нового жителя Посошанска? Ну, что особенного вычитал он в его биографии? Обыкновенный жулик. Начинал скромно, один, без помощников, круг знакомых — коллекционеры-любители, те. самые, что покупают и бережно хранят у себя письма знаменитых людей, их записки, черновики, книги с пометками на полях. В середине пятидесятых годов Лиманский появляется внутри этого круга. Первая проба — продажа состоятельному коллекционеру клочка бумаги — так, пустяки, записка известного поэта своему домашнему врачу. Всего два слова: «Спина болит». За спину коллекционер отдал сотню. Следующая афера: бездарному драматургу продается рукопись неизвестной пьесы «Взятие города». И только принеся пьесу в Министерство культуры, узнал потрясенный драматург, что пьеса эта уже полвека идет в Московском художественном театре под названием «Дни Турбиных». Ну и что? Впрочем, именно тогда Лиманскому пришлось первый раз держать ответ перед законом. Затем он оставляет неблагодарное поле литературы и переключается на деятельность администратора. Плодоносный сад эстрады, гала-концерты, стадион с многотысячной аудиторией. Больше всего он любил Казахстан и Сибирь. Среди тех, кого он привозил к доверчивым добрякам хлеборобам и добродушным, истосковавшимся по большому искусству оленеводам, были и грузинское сопрано тончайшего диапазона, и ветеран Большого театра, а однажды ему удалось привезти за Полярный круг даже саму Мирей Матье. Магнитофон, усилитель, артист или артистка на сцене, хороший грим... Как просто, как просто!

Короче говоря, Илья Григорьевич Лиманский был обыкновенным жуликом, и совершенно напрасно начальник посошанской милиции упорно его вспоминал.

Следующие сутки, именно сутки — и день и ночь, были сутками больших неприятностей. Нехорошо кончились они для Пухова и совсем плохо для его друга Матушкина.

Павел Илларионович был вызван на совещание в Паратов, а перед отъездом имел разговор с тем самым молодым сотрудником, которому поручил заняться городской баней.

— Полный порядок, — доложил, с готовностью глядя в лицо начальнику, сотрудник. — Продавцом в галантерейном ларьке работает Мещеряков Семен Карпович. Двадцать восемь лет, холост, живет с родителями. Не был. Не привлекался. И далее — все в ажуре.

— Образование?

— Оптико-механический институт. Ушел с пятого курса.

— Тема последней курсовой работы?

Сотрудник замялся.

— Не узнали. А надо бы. Тема теме рознь, — Павел Илларионович довольный откинулся в кресле. Есть — проходная, переписана у предыдущего выпуска. А есть — первый класс, юношеское дерзание, порыв в неизвестность. И что же имеет этот скромный работник торговли? Оклад у него — восемьдесят?

— Восемьдесят пять. Плюс прогрессивка.

— Еще пятнадцать. Итого сто. Минус подоходный и бездетность. Грубо говоря — все те же восемьдесят. И что он на них имеет?

— Садовый участок. Машина «Волга». Место в кооперативном гараже.

— Неплохо. Оказывается — восемьдесят рублей тоже деньги. Надо только уметь их тратить. А что, если проверить, как он торгует? Скажем, внезапный переучет. Вдруг у него под прилавком не только мыло «Кармен», а и электронные часы «Сейко»? Чем черт не шутит, может быть и что-нибудь похлеще, — например, серебро, подсвечник Людовик Пятнадцатый из Эрмита жа, а?

— Переучет сделали. Обнаружены два лишних скребка для пяток — семьдесят восемь копеек. Продавец объяснил: скребки вернули покупатели, как брак.

— Жаль. А со Степняком он общался?

— Утверждает — был едва знаком.