Лошадь над городом

Придя домой, Павел Илларионович сменил костюм на спортивный, сбросил с натруженных ног узкие черные скороходовские туфли, сунул ноги в растоптанные домашние тапки, взял в руки газету и, присев к телевизору, включил аппарат. Когда трехцветная узкая полоска на экране, вспыхнув, развернулась в картинку, он с удивлением увидел знакомые кадры: бурную, покрытую коричневой пеной реку, звенящие и сплетающиеся струи, мост, устои которого дрожат от напряжения, и берег, медленно сползающий в реку. «Чего это они повторять вздумали?» — подумал Пухов, но тут зазвучал голос диктора и сообщил, что новый циклон, прошедший над кавказским побережьем, вызвал новые разрушения дорог и оползни. Ну, а тот факт, что в утешение снова показали тропический ураган, но на этот раз не во Флориде, а на острове Лусон, окончательно убедил Пухова, что это не повторение, а новое стихийное бедствие. «А не пора ли мне съездить туда?» — подумал Пухов. Он имел в виду, конечно, не Лусон, а Вапшавелу.

Странно, но начальник милиции, в жизни не ходивший в баню, а предпочитавший домашний душ, через день снова очутился около здания с колоннами и гипсовыми греками. Снова получил он в окошечке за спиной античного спортсмена билетик, вошел в вестибюль, но не направился в отделение, откуда доносился кружечный стук шаек, а снова подошел к ларьку. Сидевший за помутневшим от сырого воздуха стеклом краснощекий молодец в белом халате, из-под которого выглядывал ворот кремовой рубашки «сафари», отложил номер журнала «Человек и закон» и с неудовольствием посмотрел на него.

— Мыло, — сказал Пухов и посмотрел в глаза молодому человеку.

— «Кармен», двадцать одна копейка, — ответил тот и выбросил на прилавок брусочек, завернутый в белую бумажку с изображением богато одетой толстой женщины, которая имела мало общего с фабричной девчонкой из новеллы Проспера Мериме.

— Губка натуральная?

— Резиновая.

— Одеколон?

— Тоже «Кармен».

— Тогда придется воздержаться! — пошутил Пухов, отошел от ларька и вернулся на улицу. Впрочем, вид у него был теперь довольный — неудачная попытка посетить баню почему-то не расстроила его.

— Вот что, — сказал он, вернувшись в кабинет и вызвав самого молодого сотрудника. — Сколько у нас в городе бань?

— Восемь, — подумав, ответил тот.

— Давно березовым веником не работали?

Сотрудник покраснел.

— Понимаете, когда рос, у нас была отдельная квартира, а в училище — бассейн и душ, — признался он.

— Придется научиться. Будете каждый день ходить в городскую баню. Присмотритесь к людям. Дело в том, что там еще недавно завхозом работал некто Степняк... — и Павел Илларионович коротко объяснил суть происшествия в Балочном.

— Обратите внимание также на ларек у входа. Продавцом, по-моему, очень занятный молодой человек. Желаю удачи. Три дня хватит?

Делая пометку об этом в настольном календаре, Павел Илларионович обнаружил на листке крошечный рисунок — чашка с воткнутой в нее ложкой. Это могло означать только одно — вечером он приглашен к Матушкиным.

— Давненько, давненько не сидели мы за одним столом, — сказала Мария Гавриловна, со стуком высыпая печенье в стеклянную вазочку. — Да еще под новым абажуром. Первая моя покупка за последние три года.

— А что, хорош абажур, — отвечал Пухов, — и от печенья я не откажусь.

— Песочное, недавно появилось.

— А знаете, — вспомнил Степан. — До войны... Да-да, это было в тридцатые годы, жил я какое-то время родителями в Харькове, так вот — там самое главное лакомство для нас были «подошвы». Изобретение местных кондитеров: на фабрике все остатки после изготовления тортов и пирожных соскребались, перемешивались и этакими длинными лепешками, напоминающими след босой ноги, бросались на противни. И — в печь. Бисквитные крошки, крем, миндаль, кусочки цукатов, варенье — чего там только не было! Объеденье! Мы, мальчишки, эти «подошвы» обожали. Да и стоили они дешевле обычных пирожных... Кстати, Мария, покажи-ка сегодняшнюю газету Павлу Илларионовичу... Вы ее, конечно, видели. Отдел юмора просматриваете?

— Очень редко.

— А напрасно. В подражание столичной газете наши местные остроумцы изредка тоже публикуют фотографии «Что бы это значило?». Так вот, в сегодняшнем номере есть такое фото... Как оно вам?

— Молодой мужчина, очевидно отец, толкает детскую коляску, в коляске — кочан капусты... Что же тут остроумного? — спросил Пухов.

— Не знаю, Марии Гавриловне, которая купила газету, эта шутка тоже не понравилась. А мне — ничего, глупо, но смешно... А теперь присмотритесь к лицам, которые случайно попали в кадр. Вот это лицо вам ничего не говорит?

— Да это же Степняк! — воскликнул Павел Илларионович, рассмотрев фотографию. — Так, так, так...

Человек, стоящий на втором плане, пытался закрыть лицо рукой.

Конечно. Я его сразу узнал. Видел у вас фото. Снимок моментальный, Степняк заметил фотографа и пытается заслониться! К счастью, сделать он этого не успел... Ну как?

Когда Мария Гавриловна вышла на кухню и мужчины остались одни, Пухов сказал: