Лошадь над городом

Хозяйка, которая сдавала в доме комнату с пансионом, тоже сказала, что любит жиличек, которые задерживаются у нее долго.

— А то, милая, какой мне расчет, одну проводила — вторую ищи, а люди ведь разные, другую пустишь и сама не рада. Вы, я вижу, тихая...

Мария Гавриловна вела русский язык и литературу. При том что девочки были все одного возраста и старше, чем дети в Балочном, на первых порах пришлось ей очень трудно. Порой казалось, не хватит сил. Девочки, которых приходилось учить, делились совершенно видимо в каждом классе на две части. Одна часть из зажиточных семей, им жизнь уже успела внушить мысль о легком, ничего от них не требующем будущем. Другая часть была из семей или обедневших дворян или небогатых чиновников. Эти уступали во всем, держались робко, пугливо, словно предвидя свое незавидное завтра. Мария Гавриловна пыталась держаться и с теми и с другими одинаково ровно, требовать со всех одинаково, но и те и другие чаще всего платили неблагодарностью, одни обманывая, другие стараясь слезами склонить к снисходительности.

Директриса после того первого разговора интересовалась ею мало, только однажды, придя на урок, сделала несколько обидных замечаний.

Зима прошла без радостей. Наступил апрель, весна задержалась, трава дала желтые стрелки только во второй неделе, а деревья пошли в лист и того позже. Снег сошел, но земля оставалась холодной и влажной. Как-то после уроков Мария Гавриловна решила сходить посмотреть местное кладбище. Перешла площадь, где по воскресным дням был базар, кривым, с коричневыми, дурно пахнущими лужами, переулком вышла к острожной тюрьме, от нее повернула налево и под стеной мужского, сложенного из белого камня монастыря приблизилась к началу низкой ограды. За ней начался сад, но это был не сад — за железными прозрачными воротами начинались кресты. Аллеей она прошла в глубину и там невольно остановилась около свежего земляного бугра и каменного, дешевого мрамора, креста. На бугре лежал фарфоровый венок, а с фарфорового медальона в центре улыбчиво смотрела снятая по пояс, в шляпе, отягощенной цветами, девушка. Мария Гавриловна села на скамью, стянула и положила рядом с собой перчатки, закрыла зонтик. Что за слепая сила отнимает у людей жизни? И как жестоко, когда этот человек в самом начале пути, когда он прекрасен и полон веры в счастье... Две лазоревки, перепархивая с ветки на ветку и не отдаляясь от куста, взлетали, хватали на лету что-то невидимое, и одна вкладывала другой это пойманное в раскрытый клюв. Мария Гавриловна поняла, что это самец кормит самку и что где-то в кусте у них гнездо. Она вынула из муфты платок и приложила его к глазам.

— Ну разве можно так? — раздался над ее головою голос.

Она подняла лицо и увидела, что рядом стоит офицер — два ремня перетягивали крест-накрест грудь, пуговицы блестели. Он снял фуражку, и Мария Гавриловна узнала в нем того, кто смотрел на нее в приемной земского начальника. Фуражку он теперь держал на согнутой руке, козырьком от себя и старался выразить на лице сочувствие.

— Вам нужна помощь? Простите, если я делаю это навязчиво.

Ему нужно было что-то ответить.

— Нет, нет, право, ничего. Мне просто взгрустнулось.

Она встала и направилась к выходу, офицер последовал за ней.

— Вы, должно быть, человек в наших краях новый? — спросил он.

«Хочет познакомиться. Ах, не все ли равно», — подумала она и сказала:

— Я выросла неподалеку. Да и в городе зиму уже пожила.

— Не вас ли я случайно видел несколько раз возле женской гимназии?

— Право, не знаю. Могли видеть.

Он задал еще несколько вопросов о том, не кажется ли ей город скучным и читала ли она последний роман господина Данилевского? Мария Гавриловна уже успокоилась, решила: что дурного в том, что он провожает меня? Ничего дурного, — и ответила в том смысле, что город, как все провинциальные города, хорош своей малостью.

— А вы, вероятно, часто бывали в столице? — быстро спросил он.

Она рассказала, где училась и как успела поучительствовать в деревне.

Они стояли на площади, прямо против белого острожного здания.

— А я вот тут, можно сказать, прозябаю, — офицер криво усмехнулся и показал на тюрьму. — Помощником смотрителя. Если захотите прикоснуться к язвам общества, рад буду их показать. Ничего не скрою, будьте уверены.

— Благодарствую, — сказала она, вспомнила однажды сказанные слова Корзунова о несправедливости государственного устройства и особенно институтов, имеющих назначением своим карать и удерживать народ в повиновении, решила, что предложением не следует пользоваться, но высказать это не успела.

— Вы человек, сразу видно, добрый. Заболела дама, которая приходила и писала арестантам письма. Благородно, очень по-женски. Если бы вы согласились. Хотя бы раз. Для несчастных.

Теперь отказаться стало невозможно, и Мария Гавриловна сказала — «да». Условились, что это будет через неделю и что он будет ждать.