Читаем Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика полностью

После заседаний в Туле мы с Буланже уехали в Прилепы. Здесь все его знали сначала как уездного комиссара, потом как моего гостя, а теперь он был главой животноводства всей новой России. Его приезду в усадьбе обрадовались, пришел представляться начальству управляющий, зашли и многие крестьяне. Прилетел бывший уже не у дел Сидоров, он теми же влюбленными глазами глядел на Буланже. Наконец все официальное было закончено, и я опять, как и несколько месяцев тому назад, остался в кабинете с Буланже один на один. И полилась наша беседа. Буланже убеждал меня пойти официально на службу к большевикам и обещал провести меня на должность губспециалиста по коневодству при Тульском ГЗО – Губернском земельном отделе. Излишне приводить его доводы в пользу того, почему именно так мне надлежало поступить, скажу лишь, что я дал согласие, и мы вместе вернулись в Тулу. Все формальности были исполнены в несколько часов, и я, проводив в тот же день Буланже на вокзал, возвратился в Прилепы уже с мандатом губернского специалиста. Мое поступление на службу к большевикам вызвало чрезвычайный переполох в дворянских кругах Тулы. Многие меня осуждали, бранили и считали ренегатом; среди них был и престарелый князь Оболенский, которому это, однако, не мешало обращаться ко мне за всякого рода помощью, как, впрочем, и другим. Кое-кто меня понимал и оправдывал, кое-кто держал нейтралитет, но большинство все же осуждало. Должен заметить, что все, и враги, и друзья, встречаясь со мною, были изысканно любезны и наперебой звали к себе. Не подлежит никакому сомнению, что зависть (а она была налицо, ибо все уже всё потеряли, а я еще нет) тоже играла немалую роль в этих пересудах. Прав оказался я, не они, победителей не судят, а я оказался победителем: поставив себе задачей спасти завод и картинную галерею, я их спас. А на службу к большевикам в конце концов пошли все, даже те, кто говорил, что никогда и ни за что служить им не будут! Из-за этих толков я пережил много тяжелых минут, а потому с чувством признательности вспоминаю семьи, где меня поддерживали, верили мне, а главное, оправдывали меня.

Угроза Хреновскому заводу

Вскоре после поездки с Буланже в Тулу и свидания с ним в Прилепах я вернулся в Москву, жил в Скаковом павильоне и продолжал работать. Дела было много, и дела интересного: встречи с новыми людьми, представителями с мест, заседания, посещение конюшен. Все это отнимало много времени, и дни проходили незаметно. Каждый день приносил что-нибудь неожиданное, и потому нервы были напряжены, никто не был спокоен за завтрашний день, никто не мог предсказать, во что выльются те события, очевидцами и участниками которых мы были. С особенным интересом все следили за фронтами Гражданской войны и событиями на Юге. Вскоре эти события коснулись и комиссии. Фронт приближался к Хреновой, но все же трудно было думать, что в какие-нибудь семь-восемь дней создастся непосредственная угроза заводу и что во весь рост перед нами встанет вопрос о его эвакуации. Случилось это совершенно неожиданно.

Было около шести часов вечера, когда в кабинете председателя комиссии раздался телефонный звонок. Буланже вместе со мною в это время гулял в садике возле павильона. К телефону подошел курьер, которому было приказано срочно разыскать Буланже и передать ему, чтобы он немедленно ехал в в Наркомзем, где его ждет Середа. Когда Буланже доложили об этом, он велел вызвать машину и сказал мне: «Произошло что-нибудь исключительно важное: Середа, очевидно, вернулся с заседания Совнаркома. Прошу вас, дождитесь моего возвращения, я едва ли там долго задержусь. Надо будет переговорить и посоветоваться с вами». Буланже также попросил меня позвонить Нахимову и предупредить его, чтобы он никуда не отлучался. Затем Павел Александрович уехал на Пречистенский бульвар – там, в особняке Рябушинского, помещался тогда Народный комиссариат земледелия.

Я позвонил Нахимову. Он ответил, что сейчас же приедет в Скаковой павильон и вместе со мною будет дожидаться возвращения Буланже. Когда Буланже приехал, мы вот что услышали: «Надо срочно эвакуировать Хреновской завод. Таково распоряжение Середы. Иначе завод попадет к белым». Затем Буланже добавил, что завтра в двенадцать часов дня его вагон с охраной будет прицеплен к ростовскому поезду и он опять поедет в Хреновую. Он вызвал Минеева (тот жил неподалеку, при отделе животноводства) и сказал Ческиной, чтобы она готовилась в дорогу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное