Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

С грустью замечу, что самоотверженных и понимавших обстановку, готовых отдать все свои средства и умение ради спасения любимого дела, оказалось очень немного, их буквально можно счесть по пальцам. Среди них – вдова Телегина, Татьяна Николаевна. Она спасла завод: нуждаясь, бедствуя и голодая, сгорела на этой работе![182]

Остальные, баловни судьбы и современные «знаменитости», пришли на готовенькое, как-то сразу выпорхнули-вынырнули из мрака, когда почувствовали возможность хорошо устроиться. Назначенный управляющим Хреновского завода А. И. Пуксинг ловко поглотил все лучшее из всех заводов. Но эти Казбеки, Эмиры, Бубенчики и Дремучие-Леса – всё, что теперь прославляет имя Хреновой, родилось не там, это все пришельцы. А плоды пожинает Пуксинг!

В губпродкоме мне удалось получить сено не только для Прилеп, но и для остальных национализированных заводов Тульской губернии. Какого качества было это сено и как его количество было преуменьшено против отпущенной нормы, читатель уже знает. Что же касается овса, то, как я ни бился, как ни старался, к каким мерам ни прибегал, как ни уговаривал и ни просил, ничего не помогало. Ответ был один: «Без наряда центра не дадим». А это значило, что на получение овса для тульских заводов нужен ордер от Наркомпрода. Ясно, что я не мог сам вести переговоры с Наркомпродом, их должен был вести Наркомзем через отдел животноводства. Ехать в Москву, то есть к Полочанскому, мне совершенно не улыбалось, вместе с тем положение не только Прилеп, но и остальных заводов губернии было безвыходное: овса не было, что называется, ни фунта, а прожить на одном сене, да еще по голодной норме, было невозможно.

Я не без основания избегал встречи с Полочанским, понимая, что лучше не напоминать о себе, не дразнить гусей. Вот почему в Тульском земотделе я настаивал на том, чтобы за получением наряда ехал один из ответственных за животноводство Тульской губернии. Оба наотрез отказались, говоря, что боятся заразиться в пути тифом, что овес нужен для конных заводов, а потому ехать надлежит мне. Они были по-своему правы, на их сторону встало начальство, и я получил предписание выехать в Москву и там исхлопотать наряд на овес. Попутно на меня навалили хлопоты по получению жмыха для стад и целый ряд других дел. Мне было все равно – хлопотать по одному или по целому ряду вопросов, и я согласился. Нагруженный докладами и отношениями, я покинул земельное управление, с тем чтобы на другой день выехать в Москву.

На долгих

В продолжение трех дней я выезжал в Тулу, на станцию: сесть на поезд было немыслимо. Станция запружена: везде сидели, стояли и лежали люди почти плечом к плечу; вонь, духота и грязь царили невообразимые. Поезда ходили раз или два в сутки, когда приходил поезд, пробраться к вагонам не было никакой возможности. Тут разворачивались душераздирающие сцены: народ опрометью бросался к подходившему поезду, и сразу брань, крики, давка. Бывали и несчастные случаи: стиснут бабу так, что она Богу душу отдаст, задавят старика, растопчут несчастную упавшую жертву. Поезда подходили уже переполненные: люди сидели на крышах, висели на тормозах, заполняли площадки, устраивались на буферах, лежали под осями. Окна в вагонах были разбиты, оттуда вылезали с мешками прибывшие пассажиры. Не успевал поезд остановиться, как разыгрывались жуткие стычки, почти бои: с платформы лезли и в без того переполненные вагоны, лезли в окна, стаскивали с буферов, ехавшие сопротивлялись, в воздухе висела брань, пускались в ход кулаки, женщины истерически рыдали. Страшная картина! Кто того не видал, не способен себе представить, до какого озверения может дойти человек.

Я пришел в ужас и, конечно, вернулся со станции в город. Однако на следующий день набрался храбрости и опять поехал, но сесть в поезд так и не смог. На третий день я сделал попытку пробраться в комиссарский вагон, но туда не попал и, махнув рукой, вернулся домой. Тут кто-то из крестьян надоумил меня ехать в Москву на долгих – с ночевками. «Как на долгих?!» – изумленно спросил я. «Да так, – последовал ответ. – Ехайте на хорошей лошади гужом (в упряжке) и на четвертые сутки будете в Москве!». Это была гениальная мысль, и я воспользовался ею. Прежде всего, я не рисковал заразиться тифом, пробыть четыре дня в дороге хотя и было утомительно, но не так уж тяжело, а главное, я получу наряды на овес.