Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Далее происходит смена управляющих Симбирской заводской конюшней. Буржуя (это слово тогда склонялось на все лады и на всех перекрестках) сменяет пролетарий. Таков лозунг дня и дух времени! Этой же сменой предопределена судьба величайшей русской лошади. При первом, показавшемся ему удобном случае сапожник Буреев, человек малограмотный, проявляет свое головотяпство. Он самовольно уводит Крепыша из госконюшни. Куда, зачем и для чего? Он это и сам хорошо не знает или смутно себе представляет, зачем так поступает и так действует. Вероятно, это был фанатик, преисполненный злобы и мести, в своем умопомрачении жаждавший подвига, стремившийся во чтобы то ни стало к совершению героического акта, который бы дал ему уверенность и выдвинул бы его имя в революционных кругах. Быть может, тогда, когда он решился увести Крепыша, ему мерещилась Москва, Красная площадь, Ленин. Вот выходит Ильич, жмет ему руку, благодарит; чудится ему и сочувствующая улыбка Троцкого, а там – известность и теплое местечко в революционных верхах. Так или иначе, но Буреев решается и уводит Крепыша.

Жуткую картину представляла станция Киндяковка в эти дни. Кругом мрак: огни в Симбирске потушены; на Самарском берегу стоят чехословаки; никто не знает, что готовит завтрашний день и всем страшно. Уже давно ночь, моросит дождь, с севера дует ветер и на дворе холодно. Крепыш стоит и ждет погрузки, часы его жизни сочтены. Даже в своем унижении он все же величествен и велик. Весь в грязи, в этой несвойственной ему обстановке – он все же остается прежним великим Крепышом

Наступает время грузить Крепыша. Хорошо знакомая картина Советской России того времени сейчас же разворачивается перед нашими глазами: ничего нет и никто ничего не знает – словом, как и везде, царит всеобщий бедлам и хаос. Сходней, само собою, нет, наскоро делают из шпал мостки, Крепыш всходит на них проваливается и, ударившись о рельсу, погибает. Так говорят источники, близкие к Бурееву, такова его версия и так обстоит дело официальной стороны. Это самый слабый пункт всего рассказа. Мог ли Крепыш, ударившись о рельсу, пасть? Как мог Крепыш при падении так сильно удариться головой о рельсу, что смерть наступила мгновенно? Мне кажется, что это невозможно, ибо между вагоном и рельсами нет достаточно места для получения столь сильного шока. Скорее всего, Крепыш, сорвавшись со сходен, поломал ногу, расшибся и тогда был убит, либо выстрелом из револьвера, либо же поленом (шпалой) по голове, как об этом так упорно говорили в московских спортивных кругах.

Буреев, поняв наконец, что он натворил, и узнав, что чехословаки откатились, боясь ответственности, постарался смягчить историю гибели Крепыша и дал ту версию, которая известна сейчас. Эта версия поддерживается если не официальными, то официозными симбирскими кругами. Я думаю, истина мученической, именно мученической, а не трагической, смерти Крепыша, едва ли когда-либо будет установлена с непререкаемой точностью.

Когда Крепыш погиб, все же позаботились доставить его труп на бойню и захотели увековечить его память тем, что составить и затем сохранить его скелет. В этом поступке я узнаю русского человека: он не заботится о великом жеребце, пока тот был жив и принадлежал ему, но думает о нем сейчас же после его смерти, заботясь об увековечивании его памяти!

Не может не вызвать некоторого недоумения утверждение Левицкого, что «Вишневский собрал из этих костей скелет Крепыша полностью и поместил его в ящик». Едва ли это верно и было так, ибо находится в противоречии с тем, что говорит несколько ниже по тому же вопросу сам Левицкий. Надо также принять во внимание, что в то время такой громадный ящик уже стоил целое состояние, да и никто бы его не стал ни везти, ни нести. Нужно помнить времена и дела, когда все это происходило. Далее, Левицкий в своем сообщении уже пишет только о ящике с костями, но не о скелете. Вот это, вероятно, верно. Приходится предположить, что скелет Крепыша никогда не был собран, но Вишневский собрал все кости и заколотив их в ящик на бойне, желал таким образом сохранить их для потомства. Что из этого получилось, читатель уже знает: в ящик кто-то добавил ещё другие кости, так что, когда его открыли, то оказалось, что у Крепыша было шесть копыт. Великолепно и чисто по-советски: трагедия превращается в жалкий фарс.

Внесенные мною в рассказ Левицкого поправки не умаляют значение его добросовестного сообщения: за ним вполне остается преимущество весьма характерных подробностей последних дней жизни Крепыша, оно сообщает имена действующих лиц и, наконец, дает нам общую картину всего произошедшего.

Как печальны были последние дни жизни Крепыша, так же были печальны последние годы жизни его творца, коннозаводчика Афанасьева. Крепыш покончил счеты с жизнью скоро. Это было делом секунд, самое большое минут. Его создатель был менее счастлив: Иван Григорьевич терпел унижение, нужду и страшную бедность, пережил гибель своего завода, разорение, долго болел, долго голодал и умер в большой нищете в Тамбове.[181]