Читаем Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика полностью

Выслушав Буланже, я глубоко задумался: случись что с Крепышом, какую ответственность нам придется взять на себя? Если победят белые, вернется владелец Крепыша Шапшал, узнает, что я был инициатором вывода Крепыша из Старой Зиновьевки, а он погиб либо в пути, либо в Москве, – что будет тогда? Я хорошо знал Шапшала, знал его назойливую настойчивость, стремление требовать убытки даже с тех, кто их ему не причинил, поэтому нисколько не сомневался, что он меня буквально разорит, будет таскать по судам, не говоря о неприятностях другого характера. Я думал и молчал. Дело шло о «короле русских рысаков» – и сердце сжималось при мысли, что может погибнуть Крепыш. Быть может, поздний час, быть может, нервы, быть может, что-либо другое, но в тот момент я, пожалуй, единственный раз в своей жизни смалодушествовал: высказал свои опасения Буланже, обрисовал Шапшала и сказал, что в этом деле я умываю руки и прошу его поступить так, как сам он найдет нужным. Буланже, видя, как я разволновался, стал успокаивать меня, а затем добавил, что если с Крепышом что-либо случится, то все равно будут обвинять меня, а не его, поэтому он поступит так, как ему в данном случае подсказывает совесть. Мне стало ясно, что Буланже пальцем не шевельнет, чтобы спасти Крепыша.

Признаюсь, чрезвычайно взволнованный вышел я от Буланже и, уже подымаясь по лестнице, сожалел о том, что сказал. Надо вернуться! Но едва мелькнула у меня эта мысль, как ее сейчас же сменила другая: почему именно я один борюсь за русское коннозаводство и орловского рысака, подвергаюсь опасности каждую минуту быть расстрелянным? Где же остальные мои соратники, где другие коннозаводчики? Они теперь далеко, они же в случае чего приедут и будут судить меня.

И я не вернулся назад, вошел в свою комнату и запер дверь на ключ. Однако сердце охотника не камень, и уже утром я просил Буланже принять все меры к спасению Крепыша. В это время он читал газету и вместо ответа протянул мне ее: Симбирск взят чехословаками![178]«Уже поздно», – сказал он и добавил, что я себя совсем не берегу, а потому его обязанность – меня беречь. Вскоре после этого мы получили известие о гибели Крепыша, гибели трагической, как всякая гибель вообще, хотя в данном случае она была не столько трагична, сколько преступна и бесцельна.

Гибель Крепыша

Революционное время есть самая благоприятная эпоха создания всевозможных легенд, страхов и ужасов на почве народного зверства и террора. Много кровавых событий свершилось в то страшное время, много ужасов пережито и много душераздирающих драм отошло в вечность вместе с этим ужасным периодом. Однако среди циркулирующих слухов и рассказов многое имеет легендарный характер и не может быть поддержано или доказано свидетельскими показаниями или сколько-нибудь достоверными данными. Не избег этой участи и Крепыш. Вокруг его таинственной гибели сложился ряд преданий, но достоверно никто не знал ничего – очевидцев не было. Одни говорили, что Крепыш был зверски убит поленом по голове; другие, что во время масленичного катания его до изнеможения загнали крестьяне, а когда он пал, то шкуру его пропили; третьи утверждали, что его пристрелил красноармеец; четвертые, что он сломал ногу и был уничтожен и т. д. и т. д. Желая установить истину и воспользовавшись тем, что в Симбирске оказался мой знакомый, заслуживающий доверия, я просил его навести на месте справки и затем сообщить их мне. Эти данные и были мною получены 22 августа 1927 гогда. Однако прежде чем их опубликовать я считаю нужным сказать несколько слов об их авторе, Иване Павловиче Левицком.

Левицкий – сын землевладельца Тульской губернии Павла Ивановича Левицкого, который до революции имел образцовое хозяйство; его сын, автор сообщения о гибели Крепыша, получил агрономическое образование и помогал отцу. Старик Левицкий умер уже во время революции, а его сын ныне заведует отделом животноводства в Симбирске. Он охотно собрал все интересующие меня сведения о Крепыше, помимо моей просьбы, еще и потому, что любил лошадей, был охотником. Итак, предоставлю ему слово, послушаем, что он пишет:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное