Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

В доме, куда мы вошли, царила мертвая тишина, но не было темно, так как стояла исключительно ясная ночь. Обойдя дом и убедившись, что все цело, я послал за Зубаревым, Ратомским и Лоховым. Они, как оказалось, не только заперлись, но и забаррикадировались наверху и отсиживались там ни живы ни мертвы! Окна их комнат выходили на проезд, где крестьяне поставили только вооруженный караул, а потому они, хотя и слышали крики и звон разбиваемых стекол, но в точности не знали, что происходило. Не без труда убедил их Никанорыч, что опасность миновала, что я жив и целехонек и прошу их сойти вниз. Наконец они решились открыть дверь и спустились ко мне. Я редко видел в своей жизни, точнее, никогда не видел таких перепуганных людей. Ратомский был белее бумаги, глаза его имели безжизненное выражение. Зубарев не мог говорить, лицо искривила какая-то судорога. Лохов, тот был красен как бурак, и весь лоб его покрыт крупными каплями пота. Я рассказал им, что произошло. И тут мы спохватились, что среди нас нет Скатунина. Все наши поиски оказались тщетными: Скатунина нигде не было, он как в воду канул. Решив, что завтра Зубарев выедет в Тулу с докладом о случившемся, мы разошлись по своим комнатам. Не знаю как они, но я-таки заснул крепким сном и проспал почти до полудня.

На другой день я узнал, что Скатунин еще утром вернулся в дом, а Зубарев выехал в Тулу с докладом. По словам Скатунина, он проснулся около двенадцати ночи и стал читать в кровати книгу. Вскоре он услышал вокруг дома какие-то шаги и разговоры, которые велись вполголоса. Он потихоньку приоткрыл ставни и выглянул на улицу. Как раз в этот момент еще относительно небольшая группа главарей обсуждала вопрос, как оцепить дом, где расставить караулы, а остальные скрывались за сосновыми насаждениями. Смекнув, что дело дрянь, Скатунин оделся, взял даже свой портфель, револьвер и чемоданчик и задумал бежать через окно кабинета, выходившее в сад. Он пробежал мимо моей спальни, крикнув мне, чтобы я спасался, а сам выскочил из окна кабинета незамеченным, так как с этой стороны еще не было цепи. Все мы поражались, как ловко, в считанные минуты, он сумел открыть большое замазанное окно, а я подумал, что этот человек, очевидно, имел богатый опыт проникать и затем исчезать из закрытых, чужих и мало ему знакомых помещений.

Скатунин спустился к реке и бросился через плотину на другую сторону. Но под мостом на льду была засада. Его окружили, по портфелю и револьверу догадались, что он коммунист, затем нашли партийный билет, жестоко избили, связали и отложили решение его участи до возвращения начальника – командовал операцией бывший прапорщик царской армии. Когда вся ватага после моего увещевания скатилась вниз, чтобы разъехаться по домам, начальник велел освободить Скатунина, предварительно ударив его два-три раза по лицу. Ночевал Скатунин в деревне, а утром вернулся в дом.

После него животноводством губернии управлял Волков и сделал максимум гадостей. Это был хитрый, искушенный в интригах бывший чиновник, без принципов и чести, при этом, к сожалению, неглупый, образованный, даже знающий. Он умел делать гадости с улыбочкой, облекая все свои колкости в корректную форму. Прилепы он ненавидел потому, что это было помещичье гнездо, да еще такое, где, как зубр в Беловежской пуще, уцелел бывший помещик. Его симпатии лежали на стороне крестьянского хозяйства, и государственным заводам при нем было нелегко: он старался, даже незаконно, все, что было возможно, урвать от нас и передать в молочные артели. Впрочем, как говорили злые языки, далеко не бескорыстно, ибо получал оттуда масло, молоко да и другие блага. Ушел Волков из земельного отдела совершенно неожиданно и именно тогда, когда считал свое положение прочнее всего: был уволен без объяснения причин. Такие увольнения тогда были в моде.

Прочие затруднения

Ошибочно было бы думать, что выступление местных крестьян против большевиков оказалось единственной опасностью, которой я подвергся в Прилепах после революции. Не раз забирались в дом воры. Однажды обокрали нижнюю кладовую, что была под моей спальней, украли много фарфора и ценных вещей. Я услышал, как они орудовали под окном, открыл ставни и выглянул во двор – немедленно выпущенная из револьвера пуля пробила стекло. Я присел и отполз от окна. Воры не спеша нагрузили в сани мое имущество и уехали. В деревне все тайное с течением времени становится явным, и года через два обнаружилось, что воровство произвели братья Химины из Пиваловки.