Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

На сугубо деловых лицах – умиление. В перерыве подходили и выражали восторг: тронули наши дамы деловую аудиторию своей преданностью орловскому рысаку. Сочувствие полное, но – неделовое. Дескать, отдаем должное вашей любви, любите на здоровье, даже похлопаем, но к делу любовь отношения не имеет. Столб показывает, что сейчас и рядовые рысаки должны бежать с резвостью рекордиста 1930-х годов Грейхаунда, легендарного, как ваш орловец Улов (которого когда-то хотел было купить американский посол Буллит, домашний зоопарк которого описан Булгаковым в романе «Мастер и Маргарита»). Работникам рысистого дела, с удовольствием прослушавшим апологию орловского рысака, приходится вести жесточайшую борьбу за выживание, в которой верх берет наилучшим образом приспособленный. К чему? Современным условиям. Нынешняя публика, в своем большинстве, идёт на ипподром не из любви к лошадям, а ради азарта. Во что играть и на что ставить этой публике почти безразлично, и крутящийся шарик для неё даже занимательней бегущей лошади. Устроители рысистого дела нашли выход: на современных ипподромах играть можно во что угодно, ипподромы и название переменили, стали казидромами – помесью бегов и казино.

После конференции мы вместе со всеми участниками, переходя от теории к практике, поехали на бега, и наш автобус заблудился в поисках того самого ипподрома, где некогда выступали наши мастера Мария Бурдова, Петр Гречкин, Виктор Ратомский и Александр Хирга. Я помню тот же ипподром с тех же времен – тогда это было видное сразу с дороги монументальное зрелищное предприятие. А наш шофер кружил и кружил, несколько раз мы проезжали мимо какого-то огромного Эмпайр Сити (Имперского Града), пока не догадались спросить, где же ипподром, и оказалось, что некий сравнительно недавно воздвигнутый Дворец азарта выдвинулся в первый ряд, а ипподром оказался на задворках. Наконец доехали, и я сразу спросил у служащих, открыт ли по-прежнему внутри трибун рысистый музей со старинным беговым снаряжением времен Кейтона. Что вы, говорят, давно закрыт, всё занято игровыми автоматами. Так что у воротил рысистого дела, которые слушали тронувшие их речи про орловских рысаков, жизнь состоит из напряженной борьбы не за что-нибудь ещё, а за существование. И это при том, что размах мирового рысистого дела поистине глобальный. Каждые пять минут на земном шаре где-нибудь происходит заезд, и в любой точке планеты можно через интернет сделать ставку, где бы вы ни находились.

Нужно ли гнаться за рекордами и деньгами? Это должны решить наши конники-профессионалы. Кроме скачек, бегов и всевозможных конских состязаний, лошадь сейчас не находит другого, достаточно заметного, применения. Но ещё в 1970-х годах профессор Бобылев, завкафедрой коневодства Ветеринарной академии, отец которого оказал Бутовичу неоценимую помощь, приводил такой парадокс: сегодня больше людей, чем когда-либо в истории, ездит на лошадях. Почти нигде и никто не пользуется лошадьми как транспортным средством, но любителей верховой езды стало больше с тех пор, когда вроде бы все ездили преимущественно на лошадях, – вот что называется иронией истории.

Ирония истории сказалась и в том, что Прилепы Бутовича сохранились и остались одним из лучших у нас конных заводов, но – чуждого ему направления. Когда я начал ездить у «сидешего на Прилепах» Грошева, это была метисная Государственная заводская конюшня. Заведовал Прилепами отставной кавалерист, отбывший лагерь, Е. Н. Долматов. Он и Грошев – два человека из конного мира, которых я хорошо узнал. Образцовые профессионалы, они знали в своем деле всё и поэтому были свободны от фанатических пристрастий. Долматов, назначенный после Прилеп директором Московского ипподрома, пробил окно в зарубежный конный мир: наши рысаки побежали на ипподромах Западной Европы и Америки. На Московском ипподроме впервые со времен Кейтонов выступил американский рысак, в обмен на семь жеребят он остался у нас, был отправлен производителем в Прилепы и дал удачный приплод.

Общение с заграницей тогда было процедурой сложной, международная телефонная связь осуществлялась патриархально: разговор заказывался через телефонистку и ждать разговора приходилось долго. В этом я помогал Долматову. Сидя в долматовском кабинете в ожидании звонка, читал прошлые беговые программы, рассматривал старые фотографии: там накопились залежи иппической печати.