Лоскутная философия (СИ)

Я живал некогда в Тульской области. На двадцатом году реформ рынок города опустел. Торговцам был установлен сбор за любой метр асфальта под их товары. Он, мелкий бизнес, в день заработает пару тысяч - а их отдай за сбор. Рынок сник в подтверждение, что у нас время власти циничной и неумелой и в подтверждение новых порций глумления в добавление к "ваучеру" как твоей "личной доли в нац. достоянии", обернувшейся воздухом, да к раздаче колхозникам отвлечённых наделов, плюс к Ходорковскому, обвинившему власть и севшему.

Строй сатрапов и черни, радой подачкам.

122

Ясность неясного. Привела чему к путному здравомыслая ясная схоластическая традиция вплоть до Маркса, всё объяснявшая, предлагавшая догмы, чёткие, точные, ладно строгой науке? Коль привела - к ужасным, лихо поставленным на поток бойням групп, классов, наций, к прессингу жизни. Ведь под любой такой догмой - рваческий интерес.

Рассудок и жизнь - противники.

Здравомыслы не ищут "самого важного", что за мглой очевидностей. Это ищут безумцы: ницше, чжуанцзы и диогены. Их язык смутен, что объяснимо: как открыть дивное? В них всё странно, безудержно, невозможно и дико; в них всё обратное, не как в разуме. В них известные дважды два дают не четыре; зло в них - добро, а чт'o есть - того нет как раз, но есть то, что немыслимо.

По пословице: верь глазам своим, - редко кто соглашается в здравой памяти и рассудке выйти из яви в области смутного: дескать, там всё ненужное, то, что пройдено в мифах и взято в скобки ради забвения. Но приходит миг - и мы все туда следуем, в это смутное. И находим: в смутном нет ужасов, да и тьмы нет. Там как раз - главное, что гнела и что прятала ясность точных наук, респектабельных мнений, стадных понятий, властных инструкций.

И понимаешь просьбу св. Терезы: "Мук, Господи, или гибели".

123

Почему Бог дал мудрость лишь размножаться, мудростью же любить - обнёс? Как сделано, что "сей мир" стал мучением, где отец и мать обряжают плод в саван? Нам за Адама месть? Первородный-де грех? Бог правит нас? Но Бог может воскликнуть: БУДЬ! - и зло сгинет. Или Он бросил нас, вникших в "зло" с "добром"? Чаша полнится... Бог, пребудь со мной! Или, всё-таки, не до всех Тебе дело? Может, Ты не рассчитывал на нас всех, Бог "избранных", говорят иудеи? И наши беды вдруг - к счастью избранным?

124

Ницше возвысил нас "волей к власти", дабы подставить "вечному возвращению".

125

Я - юродивый, мыслящий, говорящий, делающий некстати. Мой вид тревожит: я не могу скрыть боли от мира как от жестокого, безобразного фарса. Я в ужасе, что все бьются за вздор и счастливы, что желают никчёмного: денег, славы, комфорта. Взять хоть культуру, столь вознесённую и почтённую в массах в качестве высших дел человека, - сколь ни пытался, но я не мог читать Мережковского с его играми в мудрость, сходно Монтеня и им подобных, занятых фактографией вместо жизни. Так и "Кармен" Бизе отдавала мне пошлостью, а "святой" Рафаэль - гламуром. Блеск сих кумиров тускл и неверен, и, несмотря на талант их, это профаны, мэтры трюизмов. Тот, кто считает рухлядь культуры высшею ценностью и кто видит покров, не сущность, - истин не скажет. Коль Мережковский (нынче вот Веллер, может, случайно?) отождествляет Кунцзы и Лаоцзы, то какая в них польза? В них пыл учить мир, критиковать его, с тем чтоб быть в нём кумирами. Я не мог принять сих "духовных" клопов с их пошлостью и не мог таить к ним брезгливости. Я всегда искал, чт'o за видимым, шёл за рамки. За образец мне был древний столпник, кой сорок лет вис в небе над миром, или Плотин, воспевший Единое, или Ницше, повергший мир ради истины. Ведь ничто в "сём миру" не стоит, дабы ценить его, и всё следует сжечь для горнего, куда надо стремиться, мыслил я. Но - ошибся.

По христианству, род людской сам себя не спасёт, увы, а спасёт его Бог один. Это чувствуя, люди подличают, паскудят, жрут, пьют и гадствуют, плюя в высшее, полагая: дастся само-де. То есть, выходит, я юрод дважды: перед людьми юрод, ибо ставлю их низко, и перед Богом, ибо стремлюсь к Тому, Кто меня в Свой час Сам возьмёт.

126

Тот "Маяк", что из радиостанции стал потатчиком пошлым вкусам, в лад "рыночным"-де запросам (хочет народ что проще, Моцартов не желает; "выше колена ниже пупка дырка такая влезет рука это что, друзья?", - вот какие шарады решал "Маяк"), так по этому "Маяку" ведущая, в стиле штатовской Опры, что-то чирикала, вдруг сказала: "Пять минут музыки". И пошла помесь грома, стуков да выкриков.

Что есть музыка: балаган или изгнанный на задворки Моцарт? Вот вопрос.

Дальше: кто человек? Этичнее: кто есть более человек: фан стуков или фан Моцарта? Оба суть человеки? Может. Но, в любом случае, у них разные музыки, вкусы, принципы; вероятно, и сущность. Ищем пришельцев - а они рядом, ибо нет более непохожего друг на друга, чем люди. А отчего так - нам открыл Дарвин.