Читаем Лоскутная философия (СИ) полностью

Брамс - это море. П. И. - макрель в нём, славная, но лишь рыба. Хочешь взгрустнуть чуть-чуть, а не то "пострадать" чуть-чуть меж чувствительных, в декольте и надушенных дам - к Чайковскому. Он подаст блюдо вкусное, с благовидною позой и без эксцессов. В нём нет контекста; текст есть, и сильный; но - нет контекста, нет обертонов, реминисценций и недомолвок. Что примечательно, мэтр говаривал, что он Брамса не любит. Там, мол, где надо бы, разъяснял П. И., длить мелодию, акцентировать и варьировать, дабы эту мелодию сделать выпуклей, выдать все её краски, всё содержание, Брамс срывается, переходит к другому (чтоб явить, мы дополним, много иного). П. И. Чайковскому так не нравится. Оттого мелос Брамса - сложная топика, в каждой пяди которой массы мелодики, из какой можно сделать вещь в П. И.-стиле, плоском в той мере, сколь и бравурном. В Брамсе зародыши всех мелодий. Contra - Чайковский с милыми, однозначными темами, видимыми до дна.

Он очень люб всемству. Слаб сброд, не терпит многообразий, сброд в них теряется. Потому есть чайковские, кустари, подающие лёгкие и удобоваримые блюда, без наслоений в них. Оттого-то Чайковский не сокрушает (разве что девушек). Оттого-то смешон порой, ибо искренен, как Ставрогин в злодействах. Как верить опусам с утомительным проведением двух-трёх тем, отражающих скудость психики? Барабаны гремят, трубы в рёв ревут... Ан, не Жизнь и не Бог в них и не высоты, сходно не пафос, но лишь патетика, рафинад один, об какой не сломаешь зуб и какой не пахнёт вдруг истиной. Всё красиво, слишком красиво, дабы быть правдой. Мелос маэстро - фрак, что застёгнут до ворота. Мелос Брамса не фрак; в Брамсе ходишь от первого до последнего такта голым, как уродился; фрак тебе - универсум.


199

Что я работаю над одним как бы текстом? Так как я знаю: всё в становлении, ничего нет статичного, зрелого. Всё в движении: страсть, энергии и эпохи, даже и камень. Всё течёт, уточняясь, высясь и ширясь, - тем освящаясь, ибо становится ближе к Богу. Будет миг, когда текст запоёт, что значит, что он не семы впредь, не фонемы, но песня истин.


200

"Борджиа". Сериал про семь смертных грехов "злого" папы. Будут смотреть.

Постыдно. В этом весь казус падшего человека. Надо ведь не смотреть как раз.


201

Про Каабу. Дьявольский символ - это кружение подле камня белых роений, сей акт дигрессии, атрофии мышления, торжества суеверия, нетерпимости к Жизни нерепрессивной, без угнетателей и рабов, пугающей грехопадный мир неприсутствием кровопийственных человеческих склонностей, что мертвят живых, вяжут их по рукам-ногам, чтобы кинуть в прах перед фикцией, пресекающей чёрным слаженным рёвом светлое пение.


202

Вы столкнулись с горячечным пониманием жизни, всей, целокупной. Здесь t повышена. Я, внутри себя, "или - или". Знаю дела твои; не горяч и не холоден. Если б ты был горяч иль холоден! Но поскольку ты тёпел лишь, не горяч и не холоден, то извергнешься ты из уст Моих" (Откр.3:15-16). Для меня они истинны - вот такие рефлексии. Вывих мозга? Пусть, слава Богу (дьяволу, если он маска Бога). Я даже рад тому. Ибо чувствую за сто миль обочь, даже градус любви в Эдеме, - то, как должно быть. Хай меня - прежде вспомнив собаку; с ней у нас равные, непомерные восприятия и любви, и вражды, и жизни. Чт'o мы утратили, если даже собака учит нас должной, подлинной мере?


203

Честь впредь - в возвышенном.


204

Бронзовеет лик власти, если заходит речь о достоинстве, чести, славе, патриотизме, важности человеческой жизни - этих "священных" якобы "ценностях". В телешоу иной вождь так разольётся вдруг о великих "сакральностях" вроде крымской весны, что слезу струит.

Но никто в эти ценности - странный факт - не плюёт лучше власти. Есть закон об отсрочке от армии "молодым бизнесменам", кои "приносят обществу пользу". Всяк поймёт, что "отсрочку" легко продлить в неслуживость. Также всем ясно, что обозначенный "молодой" делец будет отпрыском властных. Дети и внуки их - сплошь в начальниках крупных компаний, в членах Госдумы или Генштаба. Вот как "священный долг", умиляющий власти, вдруг превращается для них в "пользу". Впрочем, отлично. Важно не то, что теперь долг защиты отечества обретает вновь классовый, социальный характер и превращается в штамп ненужности тех, что идут служить, так как "пользы" в них нету. Главное - с какой лёгкостью все "сакральности" переходят в обратное. Рассуждая логически, все "священные ценности" назначаются выгодой: cui prodest?

То есть их нет, да?


205

С Ницше нельзя быть, не заражаясь возвышенным складом мысли.


206

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги