Читаем Лоскутная философия (СИ) полностью

Жизнь моя сжата в тесные монструозные рамки и стала в лад им жалкой, уродливой. Я со школы учил тьму лживого, ненавистного, математику в том числе, "королеву наук". Объяснить могу ненависть, зная, что все науки зиждит Ананке-Необходимость, что правит миром в качестве корня всех постулатов, - кои, мол, входят без уговора даже в мозг Бога (по слову Лейбница иль ещё кого). Я смотрел в мёртвый ряд цифр, гадая: что же такое? как? почему в них, в сборище знаков, плоских, бездушных, в мёртвой задаче ищут смысл жизни в виде ответов? Ибо из цифр ничего не могло быть, кроме искусственной ситуации. Жизнь есть большее, жизнь есть нечто ещё. К прискорбию, ни науки, ни разум не признают сего нечто. Я был согласен с Ф. Достоевским, вникшим, что дважды два равны смерти. Можно наделать безукоризненных чётких формул, кои, однако, не оживают. Значит, все числа и все цифири - это не жизнь, а мёртвое; и меня понуждали, значит, жрать падаль. Также в словесности. Речь героев, бывшая эхом неких конкретностей, превращалась в примеры, в формулы, в эталоны, в ценности мира, чтоб ими правиться. Характерно: чем площе автор, тем больших рейтингов огребут его перлы, вроде что "человек - се гордо", или: "живи не зряшно". Кто в мире знает, как жить не "зряшно"? кто?.. Нам спускали цель, чтоб ей следовать, то есть следовать за панующим политическим лозунгом либо общим поветрием, - игнорируя, чт'o вблизи, то есть то как раз, что и есть твоё личное. Нас учили не жизни, но толкованиям под стать правилам политических, социальных, нравственных конъюнктур. Жить значило знать ряд принципов. Нас готовили к странному, жутковатому факту, что ты ничтожен, что ты напрасен, если не служишь неким понятиям: "чести", "партии", "инновациям", "общим ценностям", "гуманизму" и того вроде, то есть идеям. Так вот из личностей (в СССР ли, в РФ) и возник скоп посредственных с их моральными и культурными бзиками. Нас учили холопству общим понятиям, словоблудию, громким выдумкам. П. Корчагин, павший за "принцип", или же Сорос, ассигновавший фонд "гуманизма", были герои.

Я служил "идеалам". Всех и не вспомнить. О, идеалы не обитают в облачной выси. Быть образованным, быть культурным, рациональным, нужным, полезным и позитивным, честно трудиться к общему благу - тоже идеи, рамки мышления. Я являлся рабом их. Это как лошадь: бегала, но её вдруг навьючили да погнали в даль ради благостной химерической Шамбалы. Я батрачил на фикции, непригодные жизни и моей частности, я был раб чьих-то домыслов о путях бытия. Я постиг, что я есмь - условно, а не реально. Сгинут идеи данной страны, её смыслы и ценности - следом сгинет и жизнь моя, не успевшая жить на деле, но претворявшая "образ жизни", нужный затеям в облике власти. Две уж затеи с грохотом лопнули (про советскую и про царскую). Лопнет, жду, путинистская, ведь её ладят те, кто всего лишь пройдохи вроде минувших.

Я был критичен как к бытовой оглупляющей дряни в виде повальных ах-увлечений йогой, Высоцким либо ещё чем, так и к казённой, в виде марксизма или кап. строя. Я убеждался, что всё, что делают, ипокритство и м'oрок; что, не умея жить непосредственно, а живя по понятиям, мы принудились к вздорному: к стройотрядам и выездам на картошку, к играм "Зарница" и пионерии, к демонстрациям и великим овациям в честь решений партсъездов, к массовым митингам за права негров США, к кампаниям битвы с пьянством, к превозношению ленинизма при коммунистах и буржуазма при ельцилюции, а теперь вот к флэшмобам да политшоу от соловьянистых... Но, однако, нам скучно, будь ты сам Сорос либо Медведев. Я как-то чувствую: человеческой жизни это не надо; ей бы любви - безумной, всепоглощающей! ей бы воли - райской, безмерной! Но вместо воли вышли загулы, вместо любви - сексажи. Как так, терзался я. Отчего мы несчастливы?

Жизнь ушла, как песок между пальцев, трачена на фантомные, - эпохальные-де! - поветрия ("через 20 лет коммунизм!", "через пять лет РФ будет рог изобилия!"), вплоть до схожего с бредом кредо: выплодил сына, вырастил дерево, дом возвёл - значит ты, брат, не зря, не зря... Я, скажу, прожил зря, несмотря на воспитанных, сколь ни есть их, яблонь и отпрысков. Ибо я срубил больше, чем мной посажено; я детей родил, дабы им быть рабами лживых понятий, даже из самых как бы сакральных, вроде той "купленной кровью славы". В этих проектах пафосной фразы все мы есмь - чтоб не жить, а разить врагов власти, строить рай алчным пошлым ублюдкам, чтоб сажать дерево, прежде вырубив сто дерёв под базар, чтоб растить сына (дочь ли) в правильном браке, напрочь забыв о чужих чьих-то детях и о внебрачных где-то там собственных.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги