Лоскутное одеяло

А через день Оля родила мальчика. Сейчас у Элика навороты с ТВ, его вечер в Останкино кастрировали и он ругается с ними вплоть до ухода с ТВ. Сволочи.]

Для картины об Ахматовой можно дать эпиграф:

А что если вдруг окажется, что такая

одинокая, такая "несегодняшняя" Ахматова

будет современницей тем, кто придет

завтра и послезавтра?

Софья Парнок, 1923 год.

Декабрь. Я поднимаюсь по отлогой, но все равно какой-то трудной лестнице на четвертый этаж, в квартиру Льва Николаевича Гумилева. Он живет в Ленинграде на Большой Московской, с женою Натальей Викторовной.

Сердце мое бьется учащенно по причине и долгих ступеней и от ожидания увидеть сына двух знаменитых поэтов со столь ужасной судьбой всех троих.

Дверь открывает Лев Николаевич. Он небольшого роста, плотный, удивительно похож на Ахматову в старости. Что-то восточное в лице, особенно когда улыбается или смеется. Его прабабка - татарка:

Мне от бабушки-татарки

Были редкостью подарки...

- Вы не против, если мы посидим на кухне? Я много курю, а жена не любит, когда в комнате дым.

Сидим на кухне, приходит Наталья Викторовна. Она художница, оформляет книги. Говорим о нужных мне фото, какие-то вопросы, приносят коробку, и мы отбираем то, что подходит. Появляется женщина с чайником, потом парень в майке и шлепанцах - как персонажи пьесы. Гремит мусорное ведро.

Лев Николаевич беспрерывно курит, комментируя фотографии. Среди них те, тюремные, с номерами на груди, которых я никогда не видел, и они впервые будут "опубликованы" в нашем фильме. Он лукаво улыбается и говорит с одышкой: "Вы думаете, это наша квартира? Ничего подобного. Коммуналка. Но мы довольны, по крайней мере знаем, кто именно за нами следит. И сосед всегда достанет бутылку, не надо стоять в очереди. Вообще, публика приятная. Хотите, зайдем в комнату?"

Комната большая и высокая, о двух окнах. Три больших стола - обеденный, его письменный и ее рабочий. Много книг, три портрета Николая Гумилева и небольшой барельеф Ахматовой. Под стеклом на столе фотография Гумилева-мальчика с бабушкой и матерью, снятая в Мраморном дворце, где Анна Андреевна жила в начале двадцатых.

Лев Николаевич родился в 1912 году, детство проводил главным образом с бабушкой, матерью Н. Гумилева, в Слепнево. Анне Андреевне, видимо, некогда было им заниматься при ее переездах, романах и драмах. Но во время его арестов она делала все возможное и невозможное:

Семнадцать месяцев кричу,

Зову тебя домой.

Кидалась в ноги палачу,

Ты сын и ужас мой...

В 1939 году его арестовали в первый раз. Молоденький наш оператор Юра Сосницкий наивно спросил:

- Что же вам инкриминировали, Лев Николаевич?

- Что! Тогда было два обвинения. Те, кто выезжал за границу, были шпионами, кто нет - террористами. Я был террористом.

И он хрипло засмеялся.

- А-а-а, скажите... вас следователи... это... ну, били?

Л.Н. размахнулся и показал удар:

- Вот так. С восьми вечера и до восьми утра. Несколько месяцев подряд.

Беломорканал, Норильск, фронт... Вернулся он в декабре 1945 и жил в Фонтанном доме. Университет. Он стал востоковедом, впоследствии выдающимся ученым, защитил диссертацию, но на работу его не взяли, а через год после защиты диссертации, 6 ноября 1949 года, арестовали вновь. И когда веревку затягивали на его шее, Ахматова вынуждена была написать панегирик Сталину. Об этом - у Александра Галича:

Ей страшно и душно и хочется лечь,

Ей с каждой секундой ясней,

Что это не совесть, а русская речь

Сегодня глумится над ней.

...

Скрипели слова, как песок на зубах,

И вдруг расплывались в пятно.

Белели слова, как предсмертных рубах

Белеет во мгле полотно.

- Лев Николаевич, вы видели протокол обыска 6 ноября 49-го года? Там подпись Ахматовой...

- Как же я мог его видеть, раз меня арестовали и увели?

Я показал ему протокол обыска, копию которого мне сделали для съемки. Он надел очки:

- Хм-м... Значит фамилии этих трех негодяев - Мнюк, Соболев и Богин? Интересно, что с ними нынче...

Я протянул ему копию квитанции Лефортовской тюрьмы с подписью Ахматовой о переводе ему двухсот рублей. Анна Андреевна приезжала в Москву каждый месяц, передавала в окошко тюрьмы деньги и получала расписку. Свою знакомую она просила запомнить, что деньги ей давала Мария Петровых.

Прочитав расписку вслух, Лев Николаевич долго молчал, потом взял сигареты и вышел.

1988

3 января. В конце 1987 хоронили Райкина, а 88-й начинаем с похорон Наума Гребнева...

Новый год встречали у Божовичей, выключили телевизор-разлучник и очень симпатично сидели до трех ночи, пока не пришло такси, вызванное нами за 10 дней! Год Дракона - что он нам сулит? Начинается он с похорон.

В конце года получили открытку от Янгфельдта* с припиской от Иосифа Бродского. А вчера Янгфельдт с семейством были у нас в гостях. Привез Нобелевскую речь Бродского, они с Лялей были на вручении и подробно все рассказали и показали фото. Ляля спела две песни (на видео), симпатично.

Занимаюсь "Бардами" и "Ахматовой". Идут вечера Галича!!! Кто бы мог предположить, что мы доживем до этого?