Лоскутное одеяло

Во время войны, в Ташкенте, Ахматова дружила с Еленой Сергеевной Булгаковой. За сыном Елены Сергеевны С.Е. Шиловским была замужем красивая молодая латышка Дзидра. (Позже она работала у нас на студии.) И вот Дзидра мне рассказала, что Ахматова должна была выступать, а у нее было только черное старое и поношенное платье. Дзидра же незадолго перед тем вернулась с родителями-дипломатами из Англии, и в чемодане у нее сохранились какие-то заграничные одежки. Они с Еленой Сергеевной пошли на барахолку, выменяли кофточку на белую шелковую шаль, расшитую гладью, и подарили ее Анне Андреевне. Ахматова, накинув ее на старое платье, сразу приобрела торжественный вид. Это был единственный ее наряд в те годы. В шали этой она снята с Пастернаком, в ней выступала на злополучном вечере в Колонном зале в конце войны, который вызвал гнев Сталина. Она имела большой успех, и вождь грозно спросил: "Кто организовал успех?!" Так пишут, но я не уверен, что это правда.

Шаль хранится в семье Пуниных.

Перед войной в Фонтанном доме сделали Институт Арктики, реанимировав старый лозунг "Война дворцам!"

При виде зеркального зала, превращенного в бухгалтерию, мне захотелось плакать. Он рядом с комнатой, где жила А.А., этот знаменитый зал работы Кваренги, где когда-то за зеркалами прятался император Павел и подслушивал, что о нем говорят бальные гости Шереметевых. Я иду мимо будуара Параши Жемчуговой, в котором по-хозяйски расположилось АХО, и мне вспоминается бессмертный "Геркулес": "И кроватей не дам, и умывальников. Полыхаев".

Сотрудникам института были выданы пропуска, а поскольку Пунины и Анна Андреевна продолжали жить во флигеле (до 1952 года) и ходили через ту же проходную, их им выдали тоже. Вот что это такое:

№ 44.

Ахматова Анна Андреевна.

Должность - жилец.

Листая старые бумаги и фотографии, я узнал о человеке, о котором мало что известно и написано мало. Но постепенно...

В 1914 году А.А. у Н.Недоброво познакомилась с молодым офицером Борисом Анрепом. Между ними начался платонический роман, но человека этого она помнила всю жизнь. Он уезжал на фронт, и она подарила ему черное кольцо.

И, простивши нрав мой вздорный,

Завещала перстень черный,

писала А.А. про свою бабушку. И этот перстень навсегда был увезен в Англию.

Она надписала ему "Вечер" 13.2.1916 г.:

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

А до этого еще были стихи:

О, как ты часто будешь вспоминать

Внезапную тоску неназванных желаний

И в городах задумчивых искать

Ту улицу, которой нет на плане...

О нем.

А после его отъезда:

Ты, росой окропляющий травы,

Вестью душу мою оживи,

Не для страсти, не для забавы,

Для великой земной любви.

И это, несомненно, был его голос, что "звал утешно":

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда.

Но навсегда уехал он, стал художником-мозаистом. Пока можно было, подавал о себе вести, пару раз присылал посылки и получил ответ: "Дорогой Борис Васильевич, спасибо, что меня кормите. Анна Ахматова".

О ней он говорил: "Она была бы Сафо, если бы не ее православная изнеможенность". А ей он сказал: "Вам бы, деточка, грибы собирать, а не меня мучить". По-моему, и то и другое глупо.

Потом надолго опустился "железный занавес".

И это о нем:

Ты - отступник: за остров зеленый

Отдал, отдал родную страну,

Наши песни, и наши иконы,

И над озером тихим сосну...

Увиделись они сорок лет спустя, когда в 65-м году А.А. возвращалась из Оксфорда через Париж. По ее приглашению он посетил ее в отеле "Наполеон". Об этом есть в его воспоминаниях. Умер он в 1969 году.

У меня есть две его фотографии. Спокойное лицо, очень красивое и запоминающееся.

Мало кто помнит "Песенку", написанную в 1916 году.

Бывало, я с утра молчу

О том, что сон мне пел.

Румяной розе и лучу

И мне - один удел.

С покатых гор ползут снега,

А я белей, чем снег,

Но сладко снятся берега

Разливных мутных рек.

Еловой рощи свежий шум

Покойнее рассветных дум.

Это акростих. Единственный у нее.

Жизнь так стремительно несет перемены, что трудно поверить в то, что пишешь: всего лишь в 86-м году позвонила Алла Демидова и полушепотом полусказала, что, наверно, она будет с эстрады читать... "Реквием" Ахматовой.

Не может быть! Я в это время работал над фильмом, и это было для меня крайне важно. "Реквием" был уже опубликован, но чтобы публично?.. А дело было в том, что Владимир Васильев и Владимир Спиваков затеяли первый - после 1917 года - благотворительный концерт в Москве, сбор от которого решили передать на ремонт церкви у Никитских ворот, где венчался Пушкин. И на вечере Сергей Юрский хочет читать (страшно подумать!) стихи Бродского, а вот Алла Демидова Ахматову. В 1986 году в это с трудом верилось. Да и то сказать: после концерта его телевизионную запись не решались показать по ТВ несколько месяцев! (Об этом, кстати, сегодня уже забыли.)

Не буду говорить, что концерт стал не только художественным, но и гражданским событием в жизни нашей. И это первое исполнение "Реквиема" было снято и вошло в наш фильм и, благодаря телевидению, его увидели миллионы во многих странах.