Лотерея

Друзья молча переглянулись. Они молчали, пока Климент не ушел.

Лампа тусклым электрическим светом рассеивала темноту комнаты. Был вечер. Климент сидел на старом стуле в углу, едва не засыпая. Сквозь приоткрытые веки он видел Нелли. Женщина сидела за столом, покусывая карандаш. Она писала очередной список из тех вещей, которые она на этой неделе мечтает выиграть. Не имело смысла даже читать его – она его меняет сто раз в день.

Когда она отправляла его каждую неделю на лотерею, часто давала спонтанный список из последнего, что пришло в голову. Писала, уже провожая его, прижав листок к стене, от волнения роняла карандаш или ломала грифель. Климент спокойно убирал листок в карман брюк или пальто, а потом доставал его только для того, чтобы выкинуть.

Прокрутив карандаш между зубов, Нелли прищурила глаза. А потом в спешке стала писать. Видимо, боялась, что ее «заветные» мечты вылетят из головы. Климент уже не мог смотреть на нее без негативных эмоций. Она была близким ему по духу человеком, пока не погрузилась с головой в бесконечную жажду выигрыша.

Часто он не ходил на лотерею, когда она посылала его играть. Он оставлял шансы себе, чтобы лишний раз увидеться с Эммой. Он ходил по улицам и думал о предстоящей встрече с ней. Когда улицу заполняли сделавшие ставки люди, казалось, что они все были холодны, потому что думали о бездушном. Ему даже казалось, что только он – живой человек среди всех них, потому что в его мысли не проникал мусор, путающий человека. В какой-то момент прогулки грезы о встрече с Эммой вдруг пропадали, и его охватывало чувство стыда. Ему все это вдруг казалось ужасной подлостью. Он даже ставил на другой неделе два билета, чтобы выполнить обещание, данное им Нелли. Но так было, пока он не понял, что и отношение Нелли к нему есть подлость. Она перестала ценить его труды, его успехи, а ценила только то, что можно было выиграть. Она начала считать каждый шанс, что он приносил, и больше ей ничего не было интересно.

«Должно быть, – думал Климент. – она просто боится, что больше никого не найдет того, кто будет ее терпеть». Но эта мысль не была разумной и растворялась, когда он смотрел вокруг себя на улице. Он видел копии Нелли везде. Все они бегали со своими шансами, многие писали списки желаний. Сквозь их дрожащие от волнения и жадности пальцы ускользала жизнь, выливаясь им под ноги масляной жижей недосягаемых желаний. Они поскальзывались на ней и падали, разбивались… Но снова вставали и дрожащими пальцами снова сцеживали свои души, превращая самое светлое в бессмысленное и холодное.

Лампа иногда мигала своим желтым началом. Лучи падали на волосы Нелли, некогда столь желанные, а теперь, казалось, пропитанные жадностью, готовые во сне обхватить мужа за шею и укусить за неповиновение, впрыснув яд в уставшую кровь и сковав его навсегда холодным сном.

Эмма положила голову на плечо Клименту. Они снова были вместе в той же постели. Он гладил ее по волосам, лежавшим на ее висках, и думал о том, что он чувствует. Каждый раз, когда он смотрел на нее, его как будто обдавало холодной водой. Это чувство было похоже на первую любовь, светлую и яркую. Любовь, в которой любопытство преобладает над здравым смыслом.

Было без четверти девять, когда Эмма произнесла, тревожно приподняв голову:

– Клим, я забыла тебе кое-что отдать!

Она вскочила с кровати и начала рыться в ящиках тумбочки.

– Эмма, что такое?

– Твой друг приходил, как его… – она перестала рыться на мгновение. – Питер!

Климент повернулся на бок в сторону девушки и спросил удивленно:

– Он к тебе ходит?

– Нет, просто он знает, что ты ходишь. И именно поэтому он принес тебе… – Эмма подвигала свои вещи и достала конверт из ящика, – вот это письмо.

Девушка протянула его Клименту. Тот не понимал, зачем Питеру такие сложности.

– Он просил отдать его в воскресенье, когда ты придешь, – сказала Эмма.

Климент открывал письмо. Склеенный конверт не поддавался, и он разорвал его. Быстро достав лист, он жадно начал читать. С каждой секундой он начинал больше нервничать. Эмма стояла на кровати на коленях с раскрытым халатом и смотрела на Климента с испугом. Она чувствовала его переживания.

– Что такое, Клим?

Тот не отвечал и быстрее дочитывал текст. Когда глаза его коснулись последней точки, он ненадолго замер. А потом подскочил как ужаленный, бросившись скорее одеваться.

– Что случилось, Климент?! – с дрожью в голосе спросила Эмма.

Тот протянул ей листок с текстом письма:

– Прочти. И сожги. Или сразу сожги. Это неважно.

– Ты уходишь? Было так хорошо с тобой. Дело во мне?

– Эмма! Конечно, нет. Прочти текст и поймешь, – Климент взглянул на часы. – У меня десять минут.

Эмма своими большими глазами посмотрела на часы.

– До девяти?

Климент подбежал к двери и схватил пальто.

– Да. Прости, Эмма, я приду позже. Или в другой раз… Прости. Прочти и сожги!

Он кратко поцеловал девушку в губы, выбежал из ее квартиры и побежал вниз по лестнице. Эмма закрыла дверь и отправилась читать листок, не понимая, что там могло быть такого.