Лотерея

– Та, с которой ты был вечером.

– Что за чушь, Нелли? Я был на площади, ты же видела в этом ящике, – он кивнул в сторону телевизора.

– Тогда почему ты, черт возьми, не сделал ставку? – закричала та. – Какого черта ты не сделал ее? Ты теряешь возможность за возможностью!!! И твой бесполезный магазин закрыт! Чертовы два шанса в неделю на двоих!

Нелли бросилась на него с кулаками и колотила в приступе ярости, пока тот не схлынул.

Климент молчал. Молчал все время. Его уже не удивляло, что потерянный тираж лотереи волнует жену больше, чем любовница, о которой он готов был ей сказать. И даже больше, чем смерть его друзей.

«Подобное интересует только тех, кто чувствует что-то кроме жажды выигрыша», – пронеслось у него в голове.

Прошли дни. Нелли все так же вечерами сидела и клеила шансы. Новые списки один за другим летели в мусорную корзину: желания менялись чаще, чем можно было себе представить. Ее надежда на победу была преисполнена напыщенной самоуверенности, а в глазах ее почти отражалась та воображаемая реальность, в которой она хотела бы жить.

Климент проживал эти дни, ощущая себя тенью. Он часами бродил по городу, как бродят по нему тени от птиц в солнечный день. От угла к углу, от закоулка к закоулку. Мимо зданий, мимо деревьев в парке.

Мимо частичек счастья.

Каждый раз, когда он проходил мимо своего магазина, к его горлу подступал ком. Он много раз хотел зайти, много раз подходил к двери и уже поворачивал было ключ в замке, но всегда уходил. Он относился к своему делу как к женщине. Возвращаться на пару минут было бессмысленно. Это порождало бы лживые надежды.

Климент с нетерпением ждал воскресенья, как и все люди вокруг. Конечно, ему была важна встреча с Эммой, а не лотерея. Но в какой-то момент ему все равно показалось, что трепетное его ожидание преисполненной нежностью встречи сливается и переплетается со всеобщим ожиданием очередного шоу разрушенных мечтаний. Возможно, в этом даже было что-то синонимичное.

Наступило воскресенье, был ранний вечер. Климент собирался уйти из дома. Нелли поправила халат, когда услышала, что муж одевается, и вышла в прихожую. Она протянула ему небольшую связку шансов.

– Что это? – спросил Климент.

Нелли четко произнесла:

– Это мои сбережения. Ставь все, это моя просьба.

Климент провел пальцем по ребрышкам бумажек, словно по игральным картам, а затем сказал:

– Нелли, у тебя больше ничего не остается. Ты можешь же их оставить, они могут пригодиться тебе.

– Нет! – прогромыхала та. – Поставь все, что я тебе дала, если я хоть когда-то что-то для тебя значила!

Тот не стал спорить и, кивнув, вышел из квартиры. Для себя он решил: выиграть даже не будет пробовать.

Люди на улице шли в сторону центра. Было еще очень рано, просто всегда находились желающие быть в первом ряду во время розыгрыша. Сам Климент слышал, как две женщины обсуждали это в кафе. Оказывается, в случае выигрыша тех, кто стоит в первом ряду, камера сможет красиво снять их для прямой трансляции. Ужасный бред.

Трижды он постучал в дверь. Эмма открыла почти сразу. Она стояла перед Климентом в черном платье длиной до колен с утягивающим талию черным поясом. Волосы ее были слегка завиты и распущены, они спадали на ее обнаженные плечи и спину.

– Привет! – улыбнулась она и затащила его за руку в квартиру.

Нежность окутала их. Каждое прикосновение губ пробивало до дрожи, каждая встреча их глаз высекала искры из их сердец. Нежность накалилась до страсти, и они ушли в нее из этого мира, забыв о времени.

И время не перенесло этого безразличия.

– Чем больше ты говоришь со мной, – произнесла Эмма, – чем больше я думаю, тем больше понимаю, что все то, чем я занимаюсь, мне не нужно. Я здесь случайна и уже погрузилась в грязь настолько, насколько это только возможно. Я больше не хочу.

Климент посмотрел на нее. Он всегда старался не думать об этом. Если бы она не была в этой грязи, они бы и не увиделись. Но сейчас ее мысли совпадали с его.

– Давай уедем, – сказал он.

– Куда? – удивленно переспросила девушка. – Куда мы уедем?

– Куда угодно. Подальше от городов, пока твоя пропажа не будет забыта.

Эмма улыбнулась ему:

– А как же все? Как твоя жена, магазин?

Климент вздохнул. Жена, разумеется, уже давно никакая не жена, а он ей не муж. Остались только два несчастных человека, боящиеся засыпать в одиночку и жить раздельно.

– Климент, – прошептала Эмма, – увези меня!

Тот сел на край кровати и потер лоб ладонью.

– Что такое? – спросила та, накинув халат.

Тот чувствовал, что его порыв после малейшего обдумывания почти не осуществим. Как мог бы он оставить Нелли? Он представлял, как будет она одна бродить по комнатам, высчитывая свои шансы, проклиная жизнь и свои неудачи, проклиная его и Эмму. Как будет ее жизнь уходить, пока их дом зарастает паутиной, как будет кожа на ее дрожащих от жажды неосуществимых мечтаний руках ссыхаться, пока ускользающее время будет покрывать полки толстым слоем пыли.

А подумала бы она об этом? Хватило бы ей совести, чтобы подумать также, если бы ей выпал не шанс, а выигрыш в виде осуществления ее желаний? Было бы там место для него, для Климента?