Климент бежал по улице. Сердце его стучало холодной капелью, отдавая дрожью в ноги. Слова письма, которые он с первого раза запомнил наизусть, стучали в его голове, усиливая его страх и волнение.
«Дорогой Климент! Ты не веришь в нас, я знаю. Ты не веришь в то, что лотерея может принести счастье. Ты мог подумать, что мы фанатики, но это не так. Лично моя надежда на нашу победу основана на той простой мысли, что иных шансов подняться выше у нас нет. Мы будем вечно крутиться на одной ступеньке, пока не умрем, если не выиграем. Какой в этом смысл?».
Закрытые на время лотереи ларьки и ресторанчики мелькали яркими витринами по правую и левую сторону от Климента. Он тяжело дышал. Он считал перекрестки, которые ему осталось пересечь до того, как он будет на месте.
«Мы долго копили эти шансы. В чем-то отказывали себе. В чем-то отказывали женам. Ты же знаешь, как они это воспринимают. Возможно, лучше нас всех. Климент, это будет лучший день, если мы выиграем. Иногда я думаю о том, как ты загадаешь свои желания, и твой магазин снова работает в полную силу, а на твоем лице снова засияет улыбка. Но это письмо не об этом».
Климент подбежал к месту. Улица при приближении к импровизированной площади была не безлюдной, все толпились рядом, пытаясь пройти. Каждый надеялся, что именно его осветит прожектор, когда объявят победителя.
«Мы приняли сложное решение. Когда мы смотрели на эти шансы, мы понимали, что это единственная наша возможность. Проигрыш означает полное разочарование во всем».
– Питер!!! – кричал Климент, пробираясь в многотысячную толпу, расталкивая людей. – Питер!!! Марк!!!
«Тот смысл, который мы придавали нашим жизням последние годы, а то и всю жизнь, в момент исчезнет».
– Питер! Где вы? – пытался перекричать шум толпы Климент.
Знакомый голос загромыхал, заглушая его попытки окончательно:
– И сегодняшним победителем становится…
Часы на экране показывали, что до девяти осталось всего тридцать секунд.
– ПИТЕР!!! Черт возьми, Марк!!! – кричал Климент.
«Поэтому мы втроем кое-что решили и не сказали тебе сразу. Решили передать через Эмму, раз уж ты бываешь у нее прямо перед ненавистным тебе розыгрышем. Если никто из нас не выиграет, мы просим у тебя прощения за все».
– Вы готовы?! – тянул время голос.
– Да! – закричала в унисон взволнованная толпа.
Считанные секунды.
– Питер! Питер!
«Мы сделаем это одновременно, надеясь на смелость друг друга».
– Победителем становится…
– Марк! Питер! – все еще кричал Климент.
Красный экран задребезжал, и на нем появилась надпись одновременно с возгласом ведущего:
– Мария Панни!
Сразу за этим возгласом, в секундной тишине, или даже прерывая его, с небольшой разницей во времени раздались три выстрела. Толпа где-то в центре загудела, женщины закричали. Началось небольшое движение в сторону от источников звука.
Климент замер на мгновение, а потом начал пробираться в центр против движения толпы. Надежда все еще оставалась в его душе, хотя умом он все понимал. Он не был готов увидеть то, что увидит.
Пробравшись, наконец, к месту, от которого все отдалялись, он увидел трех своих друзей, лежащих на асфальте. Люди отошли от их тел на расстояние и смотрели кто с удивлением, кто с отвращением.
А голос загромыхал вновь, с механическим безразличием к произошедшему, узнавая желания победительницы.
Это безразличие к чужому горю заражало всех и стало еще одним жизненным принципом, наравне с алчностью и завистью.
Нелли, казалось, была зеленого цвета, когда Климент пришел домой ночью. Ее взгляд был пустым, а спутанные волосы небрежно лежали на плечах.
– Нелли, – сказал зачем-то Климент, словно боясь, что та сильно переживает, чтобы успокоить ее.
Та молча сделала пару шагов назад, уворачиваясь от его объятий.
– Я говорила, что нам нужно было все поставить.
Климент замер ошеломленный и негромко спросил:
– Зачем?
Она посмотрела на него пугающим своей пустотой взглядом:
– Шанс был бы больше. Почему ты не поставил все?
Климент молча снял пальто и принялся снимать ботинки.
– Мы бы выиграли все. Вчетвером, – в ее голосе нарастала злоба. – Мы бы уже сейчас были далеко отсюда! И жизнь изменилась бы!
– Нелли, успокойся.
Климент подошел было снова, чтобы обнять ее и успокоить, но та опять отошла от него и залилась слезами, продолжая излучать разгорающуюся ярость.
– Ты мог бы помочь им и нам! Твоя трусость не позволяет тебе всем рискнуть, чтобы дать нам лучшую жизнь!
– Нелли, вероятность ничтожна даже с десятью тысячами шансов, – попытался снова поговорить Климент.
Чертов трус! Они умерли из-за тебя! Тебя не было рядом с ними в главный момент их жизни!
Климент молча прошел мимо нее в комнату и сел в свое кресло. Нелли стояла у двери, вытирая руками засыхавшие на щеках слезы, и холодно спросила:
– Где ты был?
– Я был там же.
– Правда? – с издевкой переспросила Нелли. – И где же твой шанс с печатью?
Климент моментально соврал:
– На кой черт он мне? Я его выбросил.
– Ты лжешь мне, Климент. – сказала Нелли.
Тот молчал. Голос женщины изменился и стал еще холоднее обычного:
– Кто она?
Климент посмотрел на жену и переспросил, якобы, не поняв вопроса:
– Кто – «она»?