Лотос

– Ты хочешь поговорить наедине? – Сидни шмыгает носом.

После минутного раздумья она качает головой:

– Нет. Каждый в этой комнате заплатил высокую цену за годы моего молчания. Вы все заслуживаете знать почему.

Откидываясь назад, я пытаюсь поставить себя на место Клементины. Она чувствует себя ответственной. Она тащила на себе чувство ответственности за случившееся с ней в течение многих лет, и теперь к этому грузу добавились еще более серьезные последствия. Мое похищение, нападение на Сидни, пожар, шрамы, как эмоциональные, так и физические. Я могу только представить демонов, которые преследуют ее, пытаются утащить на дно и утопить.

Я прочищаю горло, сглатывая.

– Ты не виновата, – тихо говорю я ей, привлекая взгляды всех троих. – Власть Трэвиса заканчивается здесь, прямо сейчас, в этой комнате.

Шесть глаз смотрят на меня в ответ, впитывая мои слова. И мне кажется, что на краткий миг мы все перенеслись в прошлое, в более простые, невинные дни – дни солнечного света, фруктового мороженого и бесконечных летних ночей. До Трэвиса. До моего исчезновения. До того, как мужчина вонзил свои отвратительные когти в одну маленькую девочку и сформировал сотню разных вариантов будущего.

Клементина, Сидни, Гейб, я сам.

Моя мама.

Брэдфорд.

Невозможно сказать, сколько жизней было изменено, запятнано, уничтожено. Его когти вонзились глубоко, но сейчас мы их вырвем.

Мы не можем изменить прошлое, но мы, безусловно, можем сформировать наше будущее, и Трэвис не будет в нем участвовать. Мы восстанем из пепла с дымом в легких и шрамами на коже, но мы выстоим. Мы будем процветать.

Эти шесть пар глаз смягчаются, как будто мы все вместе преодолели невидимый барьер – невидимую силу, но ощущающуюся каждой потускневшей частичкой наших душ.

Мы вместе орудуем нашими мечами, находя истинную силу друг в друге. Мы будем сражаться.

Мы будем жить.

* * *

После нескольких часов оживленного обсуждения и даже легкого смеха, Клементина уходит. Гейб на вечер закрывается в своей комнате, в то время как мы с Сидни уединяемся в нашей собственной спальне. Заперев дверь, мы выпускаем Афину из клетки. Следующие часы мы проводим в смехе, общаясь с игривым созданием, изучающим окружающую обстановку. Мы кормим ее орехами и фруктами, наблюдая за тем, как она держит клубнику в своих маленьких лапках, откусывая маленькие кусочки. Я улыбаюсь, завороженный ею.

Некоторое время спустя Сидни забирается на кровать и манит меня к себе.

– Хочешь посмотреть фильм? – предлагает она, слегка подпрыгивая на матрасе.

Недавно я принес в свою комнату телевизор, чтобы хотя бы как-то разбавлять наши часы безумной страсти.

Присоединяясь к ней на кровати и прижимаясь к ней носом, я киваю.

– Это был трудный день. Просмотр фильма – замечательная идея.

Мы устраиваемся поудобнее, и Сидни включает фильм о встрече выпускников средней школы с двумя блондинками, которые ведут себя странно и попадают в комичные ситуации. Фильм заставляет Сидни смеяться, а меня записать его в список любимых картин.

Решив не терять времени, я наклоняюсь к прикроватной тумбочке и достаю из ящика блокнот для рисования. Я рисую детали новой сцены для своего комикса. Вооружившись горстью фломастеров, я добавляю ярких красок к фейерверку, освещающему ночное небо на картинке.

Сидни с любопытством заглядывает через мое левое плечо.

– Это наш холм?

– Да. Ты загадала желание на фейерверке.

Тихий вздох целует обнаженную часть моего предплечья.

– Ты помнишь?

– Образы все еще немного перемешаны, но после моих сеансов гипнотерапии появилось больше деталей. Я стараюсь переносить картинки на бумагу всякий раз, когда у меня появляется более четкое видение. – Я добавляю темно-фиолетовые полосы к одному из фейерверков, что напоминает верхушки деревьев, окутанные фиолетовым. – Ты загадала нас.

– Ты сказал мне записать это, чтобы точно сбылось.

Я не помню эту часть.

– Правда?

– Конечно, – усмехается она, и в ее голосе слышатся нотки ностальгии. – Вот почему все сбылось.

Улыбаясь, я продолжаю создавать рисунок, наслаждаясь ощущением ее теплого дыхания на моей коже. Когда я добавляю больше цветных линий, Сидни наклоняется и выхватывает маркер у меня из пальцев. В ее глазах появляется игривый огонек, и я решаю, что раскрашу один из фейерверков точно в такой же оттенок синего. Если этого цвета не существует, мне просто придется его создать.

– Не двигайся, – говорит она.

Я ерзаю, когда кончик фломастера скользит по внутренней стороне моего предплечья.

– Щекотно, – говорю я сквозь смех. – Что ты пишешь?

– Свое желание.

Я с весельем перебираю ассортимент фломастеров и цветных карандашей другой рукой, пытаясь найти идеальный синий цвет, который соответствовал бы звездочкам в ее глазах.

– Вот так, – шепчет она. – Закончила.

Хлопок колпачка фломастера возвращает меня к ней. Я усмехаюсь, когда смотрю вниз на свою руку, бормоча:

– Сид, ты…

Время замирает, и я вместе с ним. Мои слова затуманиваются, кожу покалывает. Сидни обращается ко мне, но я едва слышу ее из-за бешеного сердцебиения.

Мой взгляд устремляется на ее растерянное лицо.

– Зачем ты это написала?