Ловец акул

Некоторое время мы стояли друг перед другом, я глядел на Сашу, а она меня. И что-то во мне щелкнуло, наверное, это чувство помогало моим первобытным предкам ебаться с бабами до изобретения языка, на котором можно предложить.

Я поцеловал ее, и она снова не ответила. Тогда до меня дошло: она не знает, как.

Все было очевидно: у девушки, которая не хотела существовать, не существовало парня. Ну, нормально.

Она попыталась сделать шаг назад, но я сжал ее плечо.

— Подожди. Я тебя научу.

Некоторое время мы целовались в полутемной комнате, пропахшей старостью и смертью, прямо при семидесятипятилетней раковой бабуле.

Но это еще ничего, потому что потом мы трахались.

Я запустил руку под ее длинную юбку, под хлопковые трусы. Она попыталась вывернуться, но так неловко, что только впустила меня дальше, сама насадилась на мои пальцы.

Почему-то от присутствия нагероиненной раковой бабки все это было только горячее. Не знаю, люди любят всякие противоречивые вещи.

Саша вдруг прижалась ближе ко мне, решимость у нее была, но был и страх. Я потрахал ее пальцами, и она то вставала на цыпочки, то крутилась у меня в руках, и это было охрененно.

То, что у нас тогда случилось, особенно разумным шагом назвать нельзя. В смысле, Саша не была готова к сексу, ее ширнутая бабка лежала меньше чем в пятнадцати сантиметрах от нас и воняла, а я не мог знать точно, не откинется ли старушка сейчас от передоза.

Но в то же время это было очень даже правильно, потому что я хотел Лапулю, неважно где, и она хотела меня, и это было как у животных, которые точно знают, как нужно. Она неумело целовала меня и гладила, совсем, как я хотел.

Мне было так хорошо, и в то же время я довершал начатое еще в машине, в первые минуты нашего знакомства. Я отымел ее прямо на стареньком, красном ковре, на котором осталось красное же пятно крови, почти в цвет.

Мне было приятно, что она целочка, ну, типа старых дев я еще не ебал, все у нее было там так узко, как у малолетки, хотя она была моей ровесницей.

До того, как я вставил, она была увлечена процессом куда больше, потом нахмурилась от боли, смотрела на меня подозрительно, но я уже ничего не соображал, жарил ее, как австралопитек австралопитечку.

Она не стала имитировать оргазм, как делают иногда целочки, но поддалась мне, шире раздвинула ноги, позволяя входить как можно глубже, и зачем-то уставилась на бабульку.

Наверное, думала, как она там.

Жару добавляла Римма Ивановна, которая периодически звала внучку по имени, до нее ж не доходило, что внучка занята, что внучку пялит добрый доктор.

Короче, мне первый раз с ней понравился дико, а ей, вроде как, не очень, хотя я осознал это только после оргазма. Но то волшебство, которое притянуло нас друг к другу, которое заставило нас заняться сексом, оно было сильным и чистым, и я знал, что, если Лапулю расшевелить, она будет огонь-девочка в постели.

А пока Саша дотронулась до засоса рядом с соском, поправляя лифчик, натянула обратно черную водолазку. Я должен был что-нибудь сказать, но я лежал на ковре и тяжело дышал, водил пальцем по пятну крови, так что под ногтем остался розовый полумесяц.

Надо было спасать ситуацию.

— Кстати, — сказал я. — Прочитал недавно тот рассказ. Ну, про рыбку. Которая бананка.

Вопль двадцать третий: Жизнь научит

Потом я как-то спрашивал у Саши:

— Как ты думаешь, Снарки похожи на змей или на акул?

Она мне сказала, что Снарк это смесь snake и shark, акулы и змеи, и вот я ее спросил, чего же все-таки больше.

Саша задумалась. Мы лежали под влажной от пота простыней, Лапулины волосы разметались по мне, и я их перебирал.

— Думаю, скорее, они все-таки змеи. Змеи бывают ядовитые и нет, как Снарки и Буджумы.

Над нами странным, теплым светом сверкала голая лампа, расплывалась в сиянии и походила на луну. Ветерок носил по полу пыль. Всюду в Сашиной комнате были раскиданы книги, когда она вставала с постели, то переступала через них привычно, словно такие у книжек в мире определенные места, и с этим надо просто смириться.

— А я думаю, — сказал я. — Что Снарки — это акулы. Скорее уж они. Потому что акулы живут в море. Ну, где его ловили. И мне нравятся акулы, у них такие бандитские рожи.

Саша поцеловала меня в висок.

— Как у меня, — сказал я. — Я тоже Снарк.

— Ты — Буджум, — сказала Саша.

— Ну, не без этого, — ответил я, скосив на нее взгляд. Бледная под этим электрическим сверканием, Саша казалась привидением.

— Я люблю тебя.

Она прижала руку к моему лбу, словно хотела померить мне температуру.

— Любовь, — сказала она. — Это очень обязывающее чувство.

Но со временем она меня полюбила. Я же хороший. Ну, с определенного ракурса. Лапуля оказалась такой, какой я ее и представлял, она рассказывала мне всякие интересные штуки: об эмпирее, той части неба, где души смотрят на Бога, она состоит из света и огня, о датских немых комедиях, о культурных стратегиях двадцатого века и древнеперсидских мистериях.