Ловец акул

— Там же Каспий, не? Рыбеха! Наверняка можно возить деликатесную рыбу, а в ней — деликатесную геру. Игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц где-то еще там, ну ты понял.

— В рыбе, — сказал Марк Нерон. — В деликатесной рыбке. Рыбку — в рестораны, геру — наркоманам.

Я постучал пальцами по столу с малахитовой отделкой.

— Рыбонька-рыбеха.

И Нерон сказал:

— Блядь, Вася, ты гений!

— Ась?

— Гений! — повторил Нерон с нажимом. — Потому что рыбу замораживают.

— Ну, — сказал я. — Это не я придумал.

Но Нерона уже было не остановить.

— Ты не понимаешь, Василий Олегович, нихуя.

И правда. Чисто по жизни это обо мне обычно подтверждалось.

— Да чего я не понимаю? Ты мне объясни!

Нерон самодовольно улыбнулся, потянулся к моей пачке — сигаретой себя наградить.

— Собаки не будут чувствовать запах, если рыба заморожена! Ты понял?! Они не будут чувствовать запах! Это быстро, безопасно, и это много. Очень много.

— И рыбка, — сказал я. — Она же тоже чего-то стоит.

— Да хер с ней, с рыбой, можно кошечкам отдать. Мы с тобой чего-то стоим, Васька Автоматчик, наши с тобой головы.

Ну, моя-то роль в этом невъебенском открытии была маленькой, я просто про рыбу ляпнул, но Нерон из этого раскрутил едва ли не самое выгодное предприятие века.

На следующее утро он вылетел в Ашхабад, а я остался с похмельем и странным ощущением, что эта дурацкая рыба, рыбешка-рыбонька, сыграет в моей судьбе не последнюю роль.

Я остался присматривать за всем нашим героиновым хозяйством и к концу недели был таким усталым, что едва мог без головной боли перевести взгляд.

Я страшно скучал по Саше, она должна была буквально через пару дней ко мне вернуться, и я ревновал ее ко всем на свете зэкам.

Мне было жалко ее, как она там, беременная, в самых недружелюбных уголках нашей страны, где воют жуткие ветры и сидят безрадостно жуткие люди.

А некоторые жуткие люди ходят на свободе, одного из таких я дал Саше в напарники. Гриню, конечно. Мне хотелось, чтобы Гриня ей, по возможности, помогал, чтоб защищал ее в наше лихое время, ну и вообще, им вдвоем не скучно, а Грине я доверял.

Телефонный звонок тренькнул у меня где-то в позвоночнике.

— Бля, — сказал я. — Бля.

Я подумал, что, если звонят мне по делу, а особенно из-за того, что узбек какой-нибудь на границе сдох, я, как в песне "Гражданской обороны", возьму автомат и буду убивать всех подряд.

А позвонила мне моя Лапуля из Вологды.

— Не так уж северно, — сказал я.

— Что?

— Я представлял, что ты в каком-то лютом месте мерзнешь.

Она рассказала мне про Вологодский пятак на Огненном острове. Там, знаете, пожизняк сидит. Помню, она составляла список тюрем, с начальством которых нужно связаться, и сказала мне:

— А вот сюда вполне можешь попасть ты.

— Вот спасибо, — сказал я. — Но сначала ты туда попадешь.

И вот путешествие ее почти подошло к концу, и она звонила мне какая-то почти радостная.

— Ты не представляешь, сколько у меня документов!

— Гриня не надорвется?

— Пока он очень хорошо справляется. Я соскучилась по тебе, и так сильно. Я сама не ожидала.

— И я, — сказал я, растроганный чуть ли не до слез. — Я тоже так соскучился. Гриня хорошо себя ведет?

— Сносно. У него я, кстати, тоже взяла двухчасовое интервью. Я столько работала, ты не представляешь! И я так хочу всем с тобой поделиться! Я тебе почитаю! Это не просто диссертация, это монография!

Серьезно, она так радовалась, а, главное, она радовалась для меня, она хотела этим со мной поделиться.

— Атас! — сказал я. — Не обижали тебя там?

— Напротив, все крайне милые. Причем чем больше срок, тем они вежливее. У меня есть теория по этому поводу.

О, у нее по любому поводу есть теория.

Саша спросила, как я. Я почесал башку.

— Ну, — сказал. — У меня кое-что интересное произошло, но это не телефонный разговор. Я все дома расскажу.

— А какой это разговор?

— Это разговор про рыбу, — с гордостью сказал я. — Ты, кстати, ешь рыбу? Тебе очень нужно есть рыбу, чтобы у нас был умный ребенок. Чтобы он стал как ты, а не как я.

— Не думаю, что ему нужно быть, как я.

— Ты еще не знаешь, девочка это или мальчик?

— В тюрьме нет узиста. И пока слишком рано, чтобы это определить.

— Ну, может тебе снилось что-то?

— Мне не снятся сны.

А я просто рад был слушать ее голос и даже дыхание, мне хотелось потрахать ее, полежать рядом с ней, чтобы она на меня посмотрела.

Я сказал:

— А ты, когда приедешь, я тебя встречу, ладно? У тебя когда поезд?

— Послезавтра, — сказала она. — Не могу дождаться, очень хочется тебя увидеть. Прибытие в девять утра. Ярославский вокзал.

— Хорошо, — сказал я. — У меня такая улыба, не могу перестать.

— А я не улыбаюсь. Но я люблю тебя очень сильно.

— Ты же хорошо себя чувствуешь?

— Меня немного тошнит, но Гриню тошнит больше.

Мы еще часок проговорили, и с каждым словом, казалось, Лапуля ко мне приближалась. Я ощущал ее присутствие, стоило мне закрыть глаза, и она появлялась здесь, рядом со мной.

— А у тебя живот вырос? — спросил я.

— Совсем немного, — сказала она. — Но, может быть, ты заметишь.

— А в него можно будет ткнуть пальцем?

— Нет, — сказала она. — Ребенок сдуется.