— В восьмидесятые, — сказал я, а потом засмеялся. Вот это оговорочка вышла. — В восьмидесятую, в смысле.
— Ну-ну, — сказала она.
— К Юрию Юдину. Да вы знаете же меня! Я брат его!
— Ничего я вас не знаю, — буркнула она и отвернулась к маленькому телику с рябящим экраном. Через окошко я увидел чашку с красными цветами и бутерброд с колбаской, от которого у меня потемнело в глазах. Очень хотелось спросить, можно ли мне такой бутерброд тоже, я сглотнул слюну и удержался, глянул на свой снежок — времени оставалось мало, зато какой он стал гладкий и крутой.
В лифте на пластиковой, раскрашенной под красное дерево обшивке было написано: я не боюсь парней в фуражках.
Не думаю, что автор прям отвечал за свои слова. Даже я немножко их боялся, а, может, и особенно я.
Юречка открыл мне не сразу. Я подкидывал в руке все уменьшающийся снежок, стараясь сохранить его для будущего подвига.
Наконец, дверь распахнулась, и первым делом я запульнул снежок Юречке в рожу. Юречка стер с лица воду, прикрыл глаза.
— Детский сад, штаны на лямках, — сказал он, улыбнувшись уголком губ. Я его обнял и сказал:
— У меня будет ребенок!
— Детям нельзя заводить детей, — сказал Юречка, а потом добавил. — Серьезно?
Совсем он мне не верил.
— Помнишь Лапулю?
— Александру?
— Да. Вот она залетела от меня. Четвертый месяц уже.
Мы постояли молча, Юречка сказал:
— Поздравляю, Вась. Когда жениться?
— А мы не будем. Нечего ей быть со мной так крепко связанной. Сейчас многие гражданским браком живут.
Юречка задумчиво кивнул.
— А вообще что такое? — спросил он.
— Ты что, не рад меня видеть? Я пожрать пришел. И так, повидаться.
С тех пор, как я Юречке все про себя правдиво рассказал, он, по ходу, не слишком-то хотел со мной время проводить. Это Слава Богу, что у меня еще времени не было на него, а то страсть как обиделся бы.
Я сказал:
— Впустишь? А что поесть будет? Юр? Юра? Ты как?
Он смотрел на меня растерянно, потом все-таки отступил на шаг. Из квартиры доносился мягкий запах стирального порошка.
— Блин, — сказал я. — Не едой ни разу пахнет.
— Рассыпался сегодня.
Я глянул на Юречку, потом на его руку, потом на место, где должна быть еще одна. Ну да. Не очень-то оно удобно.
Тут с кухни до меня донесся щелчок зажигалки. В золотом дверном проеме поплыл дым, секунду спустя выглянула женская ножка в светлой джинсе.
— А это, я смотрю, не мамочка! — заулыбался я. — Совсем не мамочка!
Юречка заметно смутился.
— Это Вера.
— А, классно, сейчас познакомимся!
Юречка закусил губу.
— А вы знакомы.
Я стащил ботинки, кинул их на ковер и понесся на кухню.
Вера была та самая, какую я и ожидал увидеть. Вера из самого Заречного, первая моя подруга, первая моя любовь, первая моя женщина, первое мое все.
Она осталась такая же красивая — породистое лицо, зеленые, длинные глаза обворожительной певички, мягкие темные кудри, ее портила только совершенно не женская, суровая складка возле губ.
— Верка!
— Васька! — взвизгнула она, подалась ко мне и обняла меня. — Ты как вообще? Юрик не говорил, что ты здесь!
Я глянул на Юречку.
— Ого, странно. Я ж здесь первый был, а потом только брательника с мамкой перевез.
Вера затянулась сигареткой, выпустила дым в сторону приоткрытого окна. В движениях ее было и что-то мальчуковое, и что-то настолько женственное, что дрожь брала.
Юречка сказал:
— Мы с Верой случайно встретились, представляешь? На рынке.
— Ага, — сказала она. — Я картошку брала.
Вера указала ногой под стол, где лежал пакет с немытыми, уродливыми клубнями.
— Уроды какие, — сказал я.
— Да промерзли. А стоят уже, как крыло от самолета.
Я сказал:
— Вот, кстати, пожрать бы. Юр, я омлет сделаю?
— Молока нет, — сказал Юречка.
— Ну, тогда яичницу.
Квартирка у Юречки была маленькая, но очень чистая. Не знаю уж, насколько сложно наводить порядок одной рукой, но Юречка справлялся. Ни пылинки не встретишь, и всегда, даже лютой зимой, от открытого окна сквознячком тянет — Юречка любил чистый, холодный воздух.
— Какое совпадение, — говорил я, поливая маслом горячую сковородку, масло шипело и прыгало, Юречка с подозрением и недовольством смотрел на плиту, которую я успел изгваздать.
— Нет, ну надо же!
— Да уж! — сказала Вера.
— Ты как вообще в Москве очутилась?
— А я почти уже отучилась тут, представляешь? Ты когда уехал, я подумала тоже, почему бы счастья не попытать, и летом поступила на ветеринара. В РУДН.
— В какой?
— Ну, бывший Лумумбы. И, представляешь, реально отучилась почти. Последний курс и работаю, вот, по профессии уже. Кошек лечу, собак. Крыс иногда приносят, хомяков, там.
— А у меня котик есть, Горби зовут. Рыжий такой, с серым пятном на башке. Ужасно смешной, лапка котик.
— У меня кошка Васька, как ты. Я думала, это кот.
— Какой ж ты после этого ветеринар?
— Да я ее завела, как приехала только. На вокзале подобрала.
— Тебе яичницу как всегда перчить? А я своего у девки мелкой взял.
— Да ну, желудок не тот уже.
— Юрка, а сок томатный есть?
— Какой томатный сок, Вась?
— Ну, вкусно было бы для яичницы.
— Васек, а ты сам-то чем занимаешься?
Я обернулся к Вере. Она положила длинные ноги на табуретку, куда так и не решался сесть Юречка.