Ловец (ЛП)

А вдруг все было сделано для других целей, не из мести или гнева. Гермиона разрывалась. Он был либо худшим, либо лучшим вариантом. Она не могла представить, что ей будет комфортно раздеться перед ним догола, или связать его, или передать достаточно контроля, чтобы самой оказаться связанной. Но если он и знал о прошлой неделе, то вел себя сдержанно. Скорее всего, он знал, что делает. Он достаточно наслаждался всем этим, чтобы не осуждать. И не держал на нее зла. А ее тело не поддавалось контролю, когда речь заходила о нем, — так было даже до произошедшего в прошлую пятницу. Она не могла выбросить его из головы, так что, возможно, это был правильный способ добиться цели. Одна ужасно неловкая встреча, которая отвернет от него навсегда.

Гермиона была на взводе, когда закрыла за собой дверь и пошла по коридору. Вытащила ключ из кармана, пытаясь унять дрожь в руках. Ее разум кричал, чтобы она повернулась и пошла домой, даже когда, открываясь, замок щелкнул. Она вздернула подбородок, ожидая худшего, и открыла дверь, прежде чем утратила всякие силы это сделать.

Пусто.

Она резко выдохнула — до этого задерживала дыхание — и перепроверила номер на двери. Может быть, он пошел на попятную. Она закрыла за собой дверь, пытаясь привести мысли в порядок, и прижала руку к груди. Комната выглядела так же, как и в прошлые выходные, за исключением одного предмета мебели и записки на нем. Гермиона посмотрела на скамейку — она уже видела такие раньше — и почувствовала, как перехватило дыхание. Знал ли он?

Пальцы странно онемели, когда она взяла пергамент и вытащила из него полоску черной ткани. Повязка ощущалась мягкой и прохладной в разгоряченной ладони, и Гермиона сжала ее в кулаке, разворачивая бумагу.

«Надень только это», — гласила записка, написанная тем же почерком, что и предыдущая.

Сердце дрогнуло, остановилось, а затем сделало три сильных удара, от которых заболела грудь. Он говорил серьезно? Это мог быть трюк, чтобы смутить ее. Весь ее план состоял в том, чтобы двигаться вперед, основываясь на сделанном и сказанном Малфоем, и она не знала, были ли у него скрытые мотивы. Прошло много времени с тех пор, как она думала о Драко Малфое самое худшее, но она никогда не недооценивала степень рисков, на которые он пошел бы ради мести. Надо было проверить, все ли у Пэнси в порядке.

Может быть, он просто хотел доминировать над ней. Она не могла найти причин, по которым ему это не понравится. Как бы хорошо они сейчас ни ладили, они почти каждый день ссорились по любой причине: от философии до имен ночных уборщиков. Он никогда не проявлял к ней интереса. Возможно, было несколько взглядов и попыток залезть ей в голову, пара кокетливых комментариев, но все это относилось к вещам, о которых глупые девушки размышляют по пути домой, притворяясь, что нравятся тому, кто интересен им. Гермиона никогда не обращала на это внимания. А еще была ночь в чулане для метел на последнем корпоративе, но она была убеждена, что все это было, только чтобы ее расстроить.

Гермиона посмотрела на скамью, чувствуя фантомное прикосновение мягкой обивки к коже. Она представила, как стоит на коленях на нижней подушечке и наклоняется вперед, вжимается всем телом в скамью. Она бы ухватилась за выступы по краям, ее задница была бы полностью обнажена. Воспользуется ли он кольцами, прикрепленными с обеих сторон? Она представила, что он стоит у нее за спиной, засучив рукава, с паддлом в руке. Сердце снова бешено заколотилось, и она переступила с ноги на ногу, чувствуя тяжесть внизу живота.

Она хотела этого. Хотела, чтобы это был он, но страх потряс ее, и она оказалась не готова. Она не знала о причинах его желания, о серьезности намерений или собственных силах, чтобы с этим справиться. Все казалось нереальным и чрезмерным, она не могла этого сделать. Ни при каких обстоятельствах.

Она бросила записку и повязку обратно на скамью, следом — ключ и повернулась к двери. Голова гудела, Гермиона чувствовала себя так, словно надела наушники. Ей нужно было убраться отсюда и вернуться домой, чтобы подумать…

Дерьмо. Эта мысль повторялась в ее голове, когда дальше по коридору резко остановился Малфой с наполовину натянутой на руку кожаной перчаткой. Его глаза расширились от удивления, и сердце Гермионы решило, что теперь все кончено навсегда. Он смотрелся высоким и внушительным, одетый в простые черные брюки и темную рубашку. Платиновая прядь упала ему на лоб, но он не пошевелился, чтобы отбросить ее, как обычно делал. Он казался таким же застывшим, как и ее кровь.

Она ощутила внутреннюю дрожь и продолжила идти. Гул в голове становился все громче, и ей казалось, что она не может заставить ноги двигаться быстрее или сделать дыхание не таким громким.

Малфой издал горловой звук, когда она проходила мимо него, ее окутал слабый аромат его одеколона. Он молчал два шага, а потом она услышала шорох его одежды.

— Грейнджер.