Ловцы человеков

«Хоть на паперти стой. Стой и не думай ни о чем», – мелькнуло в его голове, когда он шел сырым осенним утром по городу для встречи с женой. Дорога шла мимо храма, стоявшего уже пару веков на открытом возвышении над вечно и спокойно несущей свои воды рекой и отвернувшегося от суетливо громоздящегося сзади городка. У церковной ограды налетали порывы свежего ветра с неповторимым речным запахом, и Сергей невольно остановился, сделал глубокий вдох и зажмурил глаза.

– Благодать… – услышал он рядом с собой вкрадчивый и, как ему показалось, ласковый голос, – Вот она, благодать-то, рядом, да не у этих толстых попов. А сердце так рвется к благодати…

Рядом стоял невысокий мужчина в истоптанных ботинках и какой-то тоже сильно поношенной брезентовой куртке. Длинное узкое лицо с небогатой бородкой, носом с горбинкой и тонкими ноздрями, над впалыми щеками – глубоко посаженные глаза с вкрадчивым взглядом. Длинные слегка волнистые волосы придавали лицу одухотворенность и оттенок добровольного сострадания всем ищущим помощи.

– Так бы и позабыть всю сумятицу… – продолжил говорить мужчина. – Вдыхать благодать подлинную, в спокойных трудах свою душу ублажая без всякой метучести. Много ли надо нам – больше двух метров земли в итоге никто не получит, а какой тщетностью человек всю жизнь свою душу мучает… И в церкви такая же тщета…

Речь этого случайного встречного была плавна и спокойна, чего раньше не доводилось слышать Сергею. Он перевел дух, рассеянно кивнул в знак согласия, отвернулся.

– И с бедой твоей никто тебя в церкви не ждет, а вне церкви тем более… – продолжал говорить незнакомец, словно вкрадываясь в мысли стоящего рядом человека. Позже Сергей понял, на чем основывался талант этого человека ловить своим разумом опустошенных чем-то людей и удерживать их в своей власти. Отец Артемий, так он называл себя, всегда угадывал из толпы тех людей, ход мыслей которых ввиду перенесенного потрясения или осознания собственной ущербности терял быстроту и начинал строиться по определенному шаблону.

Он умел в беседах, провозглашая сложенные им истины-пословицы, еще дополнительно упростить траектории движения мысли слушателей. Он никогда не спорил и всегда, умело предугадав ход мыслей своего послушника, своей речью сразу отвечал на его еще не высказанный вопрос. Подходил к нему кто-то с вопросом – он угадывал его созревшие слова до их произнесения и сразу задавал встречный вопрос. А если у кого-то только чуть назревало какое-то несогласие или отчаяние от усталости – он сам делал шаг вперед и, мягко положив на плечо руку, смиренно шептал: «Прости меня…»

Придя с отцом Артемием к его большому старинному полуразрушенному особняку на окраине городка, Сергей с облегчением вздохнул, встретив еще несколько таких же людей, которые что-то делали по хозяйству и слушали проповеди своего духовника. От ощущения какой-то общности пропало чувство неловкости и появилось чувство защищенности. Словно каким-то щитом наглухо закрывалась дверь, в которую рвались терзающие мысли о никчемности и зряшности бездарной жизни, о своей нереализованной на что-то настоящее свободе. Есть кому закрыть эту дверь – значит, можно забыть о ней.

Чтобы эти лишние мысли не будоражили притянутых им людей, отец Артемий умел постоянно занимать их какой-то деятельностью. Умел он и потихоньку взрастить в послушниках и обязательное ощущение исключительности своего круга избранных, которое рождалось чувством общего знания и общей тайны. Для этого служили особые проводимые им полумистические ритуалы «тайного знания», которые, по его словам, берегли избранные священнослужители православной церкви тысячу лет и за которые теперь, в самые последние времена, он и пострадал, лишившись места священника в храме.

Составив свечи и посадив вокруг себя на колени восемь человек, отец Артемий садился в центр. Молитва в полусумраке потрескивания свечей сначала лилась чуть слышно, как вода в зимней промоине на речном перекате. Потом она взрастала, текла уже освободившимся потоком, потом звенела криком осенней птицы. На самых высоких аккордах молитвы сидящие вокруг отца Артемия сникали головами и, поддавшись небольшому гипнотическому дару священнослужителя, начинали шептать свою молитву, складывая в нее лежащие глубоко в душе слова накопленных в жизни обид, отчаяния и усталости. Общая молитва обрывалась – звучал рвущий душу шепот-покаяние, остающийся потом у них в памяти и дарующий слезы на просветленном лице.

«Благословляю ваше раскаяние, да обрящете вы покой…» – говорил потом руководящий обрядом, выводя их из гипнотического транса кратким наложением рук. Снова потрясенные люди уже со слезами на глазах почти неслышно шептали общую молитву, составленную отцом Артемием: «Да откроет Господь открытым ему, да простит он и направит заблудших – все во имя его, все во славу его, вся жизнь за един взгляд его…»