Ловцы душ

Ночью ватажников тревожили только кулики и комары, клещей или пиявок, к счастью, никто не подцепил. Утром они продолжили путь по извилистой полоске сухой земли, уходящей плавно вверх. По бокам шуршали камыш и осока, постепенно запах гнили сменился более затхлым запахом торфа, а после полудня даже лягушки и кулики прекратили свой постоянный разговор. Ватага шла в тишине, по замершей будто в ожидании чего-то земле. Корт периодически оборачивался – на всякий случай запоминал обратный путь и не мог понять, что ему всё это напоминает. Только вечером на привале его осенило: это было очень похоже на то, как перед грозой замирает природа. Всякая живая тварь ищет укрытия, и воздух становится густым, хоть ножом его режь, а ещё тишина, настороженная такая, как говорил дед Стозар – тот, кто научил Корта держать лук.

Ватага шла весь день, делая короткие остановки, а на ночёвку устроившись только в сумерках. Вокруг росла небольшая рощица, не только гнутые тонкие ольхи, но и крепкие берёзы, раза в три-четыре выше человека. Чуткий нос Корта уловил тонкий запах малины и можжевельника, который отчасти перебивал затхлость торфа.

– Наконец-то! – Третьяк сбросил заплечный мешок и повалился на траву.

– Ну-ка, встал! – Свей отвесил юноше смачный пинок. – Не видишь, старшие ещё стоят. Побежал в лес собирать хворост для костра.

– Это же болото, – вмешался Ступка, – тут по одному ходить нельзя.

– Вот и сходите с Третьяком.

– Мы сходим, – не выдержал Корт, – если ты нас попросишь, а не прикажешь.

Свей медленно развернулся к нему, зацепил большие пальцы за пояс.

– Не любишь, когда тебе приказывают, словенин? – Он ощерился, демонстрируя щербатый ряд зубов.

– Свей, возьми Третьяка и сходи с ним за хворостом, Корт пойдёт со Ступкой, и будьте осторожны, – сказал Житомир, не глядя на своих, как будто ничего и не назревало.

Он даже не допускал мысли, что батьку могут ослушаться.

Свей демонстративно вынул секиру, провёл пальцем по ее лезвию.

– Пошли, молодой, поучу тебя, как правильно рубить северным железом.

Третьяк поплёлся за ним, а Корт и Ступка пошли в другую сторону. Бывший кузнец ходил по болотам не первый год, это было понятно каждому, у кого имелась голова на плечах, поэтому Корт пустил его вперёд. Почва под ногами была довольно твердая, и вскоре ватажники набрели на настоящий кустарник в человеческий рост, под которым нашлось немало сухих веток.

– Ты глянь, так и знал, что отыщу здесь что-нибудь, – воскликнул Ступка, – гляди.

В широкой ладони кузнеца лежал тёмный бесформенный ком, пористый, с несколькими изогнутыми «лучами», отчего он немного походил на снежинку, только «лучи» эти росли во все стороны и изгибались, как воск, стекающий со свечи.

– Крица?

– Она самая. К удаче находка.

– Ты что думаешь со своей долей делать? – спросил Ступка, подбирая очередную ветку.

– Купцом стану, а ты?

– А я кузнецом. Ты будешь мехом торговать, а я тебе наконечники для стрел ковать.

– Раз ты кузнец, зачем на такое дело к Житомиру подрядился?

Ступка враз погрустнел.

– Я тех, кто за Кромкой, не боюсь, меня кузнец-пестун[3] научил, сам понимаешь. Зато я мечтаю меч булатный выковать. Ты когда-нибудь видел булатный меч?

– Приходилось, – уклончиво ответил охотник.

– А я видел, – словно не слыша, заговорил Ступка с придыханием. В сумерках отчётливо было видно, как он мечтательно закатил глаза. – Мой пестун брал такой меч за рукоять и за остриё, прикладывал к загривку и сгибал, так что остриё и навершие касались друг друга, а потом отпускал, и меч выпрямлялся! Сам клинок весь в узорах – они на нём от тайного искусства появляются. Таким мечом можно и щит, и голову пополам одним махом разрубить. И ещё он холода не будет бояться, как синдские сабли. Разве не чудо?

– Да, хорошая вещь.

– Удивительная! – поддакнул Ступка. – Я своего пестуна просил и так, и эдак: научи, расскажи. А он всё отнекивался да хихикал, как сорока, мол, погоди, учись да присматривайся. Я ему что – юный безусый! – с горечью сказал кузнец, сжав собранные ветви так, что они затрещали. – Вот я и решил: раздобуду вдосталь серебра, куплю слиток, какой из Синда привозят, и сделаю меч. Всем мечам меч! И подарю его князю! Тот меня одесную посадит, и я для всей его дружины буду мечи ковать, оружие самое лучшее, все меня уважать будут, даже бояре будут мне кланяться. И женюсь я на княжеской дочери, и будет мой род самый славный.

Ступка всё больше уходил в свои мечтания, а Корт даже не знал, что обо всём этом и думать. С одной стороны, его новый друг вроде бы был добрым и открытым, а с другой, таким глупым и себялюбивым, что только диву даваться.

Прервал его мысли треск и отчаянный крик, в котором охотник мигом опознал голос Третьяка.

– Я первый! – Ступка отбросил в сторону хворост, первым побежал на крик, успевая тыкать перед собой тупым концом сулицы. Корт благоразумно предоставил ему эту честь, и бежал за ним след в след, с уже наложенной стрелой на луке.