Ступка кабаном продрался сквозь заросли дикой яблони, охотник нырнул за ним в просвет, и они увидели… настоящего кабана. Свей, за неимением копья, воткнул свою секиру в башку животному, но тот продолжал упорно загребать копытами, не обращая внимания на рану. Поршни[4] Свея предательски скользили по траве, кабан, словно опытный воин, пёр по дуге, нацеливая свои клыки в левый бок человека.
Увидев, что случилось, Ступка сразу метнул сулицу в бок животному. Острие копья погрузилось на всё железко в плоть, но кабан только свирепее захрюкал.
Корт тоже оттянул тетиву, но башку кабана почти полностью скрывала широкая спина Свея, стоявшего к ним вполоборота. Пока Ступка храбро спешил на помощь с одним плотницким топором, охотник крикнул:
– Свей – в сторону.
Северянин услышал и подпрыгнул вверх, словно из челнока на дерево. Кабан, лишившись сопротивления, рванул вперёд, как камень из пращи, только этот камень весил пудов десять.
Корт отпустил тетиву, она еле слышно щёлкнула по наручу. Зверь стремительно пронёсся мимо него, сверкая белыми клыками в свете полумесяца, разворошил заросли и спустя два удара сердца все-таки сумел выбраться из них, но через ещё один удар из его пасти хлынула кровь, и он рухнул в траву.
С одной стороны из шеи торчало белое оперение, с другой – широкий срез[5]. На шум прибежала остальная ватага.
Третьяк слез с дерева – хилой сосёнки, толщиной с его шею. И как только забраться умудрился?
– Что случилось? – спросил Щурка.
– Кабана поймали, – ответил Свей, – половина печени моя, это я его удержал! Одной секирой! Это в знак благодарности.
– Верно, – подтвердил Ступка, – а Корт кабана одной стрелой убил, ну и я сулицу кинул.
– Доброе дело! – похвалил всех Житомир. – Первую кровь мы взяли, значит, угодное богам дело задумали. А кабана тащите к костру, пир устроим.
Кабана распотрошили и уполовинили, Корт и Свей разделили печень. Житомир открыл бочонок мёда и пива, сказал:
– Берёг на возвращение, но, видно, знак мне свыше, что сейчас надо отпраздновать.
Щурка и Третьяк играли на дудочках, Свей пел северные баллады. Всем было весело и легко, так что даже забылось, где они празднуют. Ватага гуляла полночи, пока не зашёл месяц, тогда наконец все улеглись спать, не думая о том, что их ожидает завтра.
– Вот оно! – Лузгай указал на смутно угадываемую полоску леса далеко на севере, перед которой раскинулась топь. С запада на восток, насколько хватало глаз, тянулась полоса вязкой холодной жижи, с одиноко торчащими кривыми ольхами. Видневшиеся на воде редкие пучки травы не могли служить надёжной опорой. Почти вся поверхность болота была затянута зелёной ряской, кое-где в небольших лужицах отражалось восходящее розовое солнце. Над топью медленно ползли полосы тумана. Должно быть, в них утопали все запахи и звуки.
– А как туда пройти? – спросил Ступка.
– А этого я не знаю, я только до этих мест доходил.
– А как же нам дальше в эту топь лезть? – подал испуганный голос Щурка.
– Тут гать должна быть, – сказал Житомир. Новость была неожиданной для всех, даже для приказчика. – Но сейчас не об этом. Лузгай, напомни, о чём у нас с тобой уговор был?
– Что довожу тебя до места, а ты мне три гривны даёшь.
– Хорошо, держи, – купец вложил три слитка серебра в грязные, мозолистые руки. – Ну что, ряд исполнен.
– Исполнен, всё по чести, – Лузгай поклонился.
– И никакой обиды ты на меня не держишь?
– Какая обида, ни в кои веки.
– Коли так… можно.
Стоявший сзади Свей, прежде чем кто-то успел что-то сделать, рубанул Лузгая повыше загривка. Голова ватажника упала на грудь и повисла на куске мяса.
Испуганные и удивлённые глаза Лузгая посмотрели прямо на Корта, а потом из обрубка шеи на два локтя вверх струёй ударила кровь. Обезглавленное тело ещё смогло сделать два шага и рухнуло в болото. Красное смешалось с зелёным.
– Ты что творишь! – первым вышел из ступора Корт, накладывая стрелу и натягивая лук.
– Потише, Корт, клятву нарушить хочешь?
– Какую клятву?!
– Которую ты давал, когда братину пили? Или забыл? Свей, опусти секиру, не зли охотника.
Северянин с гадостной улыбкой заткнул окровавленную секиру за пояс. У Корта рука уже дрожала от напряжения, долго так держать лук внатяг он не мог, максимум ещё десять ударов сердца. Нужно было выбирать, стрелять сейчас или…
Корт медленно отпустил тетиву. Стрелу не убрал, натянуть её и отпустить – один вдох. Правда, северянин даже с голыми руками опасен, но у него тоже на поясе нож и топор висят.
– Так какую же я клятву нарушил, други, как подумал обо мне охотник? – спросил Житомир. – Вы все знали, куда мы идём, знали, что ищем
– Я пришёл сюда не за серебром, ты знаешь, купец, – недовольно буркнул северянин.