Ловцы душ

Но я хотел думать, что, возможно, однажды моя спутница пожелает взглянуть на место своего земного упокоения, а тогда узрит вид, который так ей понравился. Из березовых веток и лыка мне удалось сделать крест и глубоко воткнуть его меж камнями.

А потом, сам не зная, для чего это делаю, я разрезал руку и держал ее над могилой так долго, что камни покрылись пятнами крови. Что ж, раз уж существовал обычай, чтобы над местом похороненного друга лить водку или вино, то отчего бы мне не оставить вампирице в дар свою кровь? Она ведь погибла только и исключительно потому, что Мордимер Маддердин жаждал удовлетворить свое любопытство.

Потом я произнес короткую молитву, перевязал руку и двинулся в сторону клонящегося к горизонту солнца, где по небу разливались полосы горящего пурпура.

Прекрасна лишь истина

Еще и еще заклинаю тебя, чтобы ты не говорил мне ничего, кроме истины во имя Господа.

Третья книга Царств 22:16

Тот мужчина выскочил из дверей так быстро, что я не успел уклониться – и он врезался прямо в меня. Но поскольку я – смиренный человек с мирным сердцем, я не отругал его, понимая, что это лишь случайность.

Кроме того, мы находились в замковой канцелярии Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, где исключительным правом на употребление слов, считавшихся грубыми и оскорбительными, обладал лишь сам епископ Герсард. И исключительным правом этим он порою пользовался так, что это казалось чрезмерным даже вашему нижайшему слуге. Но кем я был, чтобы выговаривать епископу? Самое большее – мог мысленно его журить.

– Прошу прощения, господин, прошу прощения, – охнул невнимательный мужчина, и взгляд его задержался на сломанном распятии, вышитом серебром у меня на кафтане. – Воистину смиреннейше прошу меня простить, – добавил, отступая на шаг.

В голосе его я услыхал уже не только озабоченность, но и страх. Так, словно мы, инквизиторы, имели привычку обижаться на случайную глупость. Я вежливо кивнул и через силу усмехнулся.

– В канцелярии Его Преосвященства многие начинают нервничать… – произнес я тоном приятельской беседы. – Не вы первый, не вы последний, уважаемый.

– Я даже не удостоился милости аудиенции…

Неужто в его голосе я услышал сварливость? Поэтому я рассмеялся:

– Его Преосвященство неделю назад отъехал на воды. Вам разве не сообщили?

Он покраснел, а я понял, что чиновники канцелярии просто передавали его из рук в руки и наверняка выжали из него пару золотых дукатов. Что ж, обычное дело в епископской канцелярии. Сам Герсард называл толпы посетителей, покорно ожидавших встречи, овечками, готовыми к стрижке. И чиновники его стригли тех овечек немилосердно. Этому не следовало удивляться, поскольку содержание в канцелярии Его Преосвященства нельзя было назвать значительным. А уж поверьте, ваш нижайший слуга мог кое-что об этом рассказать. К искренней моей жалости.

Мой же несчастный, обманутый в ожиданиях собеседник развел руками и тяжело вздохнул, тараща глаза.

– Ну, тогда я и не знаю, что делать, – просопел.

Я присмотрелся к нему внимательней.

В траченном кафтане он выглядел не слишком богатым мещанином, однако я приметил предназначенные для конной езды сапоги из козлиной кожи, загар от солнца и грозно встопорщенные усища. Мещанин не стал бы так одеваться, да и не позволил бы лицу столь сильно загореть, поскольку в последнее время в Хезе была мода на бледные лица, загар же полагали признаком простецкого невежества. А значит, передо мной был дворянин из провинции, которого в Хез погнало ему одному известное несчастье и который жаждал объявить о нем пред лицом епископа. Словно Его Преосвященство не имел других забот, кроме как выслушивать жалобы о бедах подданных. На это и жизни бы не хватило!

Я также заметил, что дворянин этот не носит перстней, зато на пальцах его явственны бледные полоски кожи. На кафтане же виден вытертый след – наверняка от цепи, которая некогда красовалась на его груди. Что ж, как видно, настали плохие времена, и перстни вместе с цепью нынче в одном из хезских ломбардов.

Знакомство с этим человеком ничего мне не обещало. В противном случае я, возможно, и расспросил бы у него о сути дела, теперь же только покивал с сочувствием.

– Трудно тут хоть что-то посоветовать. Лишь терпеливо ждать… – сказал я, развернувшись.

– Если будет на то ваша милость, мастер, – услышал я за спиной. – Не окажете ли мне такую честь и не выпьете ли со мной по стаканчику вина?

– Что ж… – Я приостановился и снова повернулся к нему.