Ловцы душ

Не думаю, чтобы бортники согласились с таким смелым решением: мысль о потраве пчел была исключительно новаторской. Но я понимал, что мой спутник имеет в виду. Палатинат, покорить который жаждал император, был воистину богат. Вот только суровый палатин Дюваррье превратил провинцию в огромную крепость. К тому же он прекрасно вооружил и вымуштровал городскую милицию, пусть дворяне и цыкают презрительно, что нет ничего лучше, как врубиться на полном скаку в шеренги голытьбы. И я сомневался, что на этот раз привычная тактика наших рыцарей – галоп тяжелой конницы на пехоту – будет успешна против рядов пикинеров с четырехметровыми копьями. Я мог размышлять над этим без особого беспокойства, поскольку знал, что, к счастью, мне никогда не будет дано участвовать в подобном амбициозном спектакле. Хоть я имел привычку попадать в серьезные проблемы, но такая передряга была совершенно непредставима.

– Так что? – спросил я. – С чем вы приехали в Хез? Злой богатый сосед?

– Откуда знаете? – поперхнулся он, а потом взглянул на меня с удивлением.

Я усмехнулся: если б только Хоффентоллер знал, сколько людей прибывает в Хез с подобными жалобами! Может, он и не отправился бы тогда в столь непростое и затратное путешествие. Испокон веков богатые соседи притесняют малых, а те надеются, что найдут понимание и защиту от еще больших сеньоров. Но чаще находят лишь проблемы и теряют даже то счастье, что им осталось.

– Маркграф Ройтенбах… – пояснил он миг спустя. – Может, слыхали?

Я покачал головой, поскольку маркграфы, графы, бароны и князья множились в нашей благословенной империи, как кролики.

– Дядя умершей недавно жены маркграфа в родстве – через свою супругу – с третьим сыном барона Таубера, а сын этот, о чем знает всякий, в действительности лишь бастард отца нашего милостивого государя, храни Господь его душу, то есть урожденный брат властвующего над нами императора. Потому сами понимаете – сферы слишком высоки…

Я едва не потерялся в его объяснениях – пришлось повторять их еще раз мысленно. Ах, эти наши дворяне… Считают бог весть какой удачей, если император дерет их жену, а та рождает бастарда. Впрочем, мужья императорских любовниц частенько делали головокружительные карьеры, пусть чаще всего и вдали от двора, чтобы не раздражать Светлейшего Государя, человека, как известно, деликатного и чувствительного.

– Богатый? – догадался я.

– Ха… Это слабо сказано.

– Попробуйте супчик, – предложил я с полным ртом. – Воистину хорош.

Он неохотно поболтал ложкой в миске.

– Он похитил у меня дочку, проклятый, – сказал Хоффентоллер.

– О! – только и ответил я, поскольку похищение каралось казнью и лишением чести – пусть даже обычно это случалось лишь с людьми без денег и связей. – Вы сообщили прево и юстициариям?

– А толку! – Он лишь махнул рукою. – Маркграф даже пригласил их в замок, а они теперь говорят, что Анна – моя, стало быть, дочка – довольна гостеприимством и желает там остаться…

– Ну, тогда вы ничего и не сделаете, – пожал я плечами, поскольку такие вещи случались частенько.

Красивые бедные дворянки часто соглашались греть постель магнатов даже без церковного благословения, вместо того чтобы нищенствовать в отцовских имениях и выйти замуж за кого-то из таких же бедняков окрест. Что ж, красота была для них дверью в лучший мир, а если магнат был хоть малость благороден, то, стоило девушке ему надоесть, он одаривал ее приданым и выдавал за одного из своих дворян. Банальная история, каких много.

– Я думаю, мастер, что в этой истории есть нечто большее, чем просто вожделение. Именно потому я пытался найти справедливость у Его Преосвященства…

– Нечто большее? – Я налил себе еще порцию похлебки – в ней густо плавали кусочки нежнейшей телятины, вымоченные, судя по вкусу, в вине. – И что же?

– Я полагаю, что, – я видел, как он осторожно подбирает слова, – все те молодые девицы, которых он приглашал в замок… – слово «приглашал» Хоффентоллер произнес с ощутимой иронией, – должны послужить некоему ужасному еретическому ритуалу…

Я взглянул на него, вздохнув. Передо мной был отчаявшийся человек, а потому я решил предупредить его: как бы отчаяние это не обернулось против него самого. И делал я это лишь по одной причине: ему нынче платить за мой обед.

– Вы выдвигаете тяжелое обвинение, – покачал я головой. – Если вы уверены, сообщите местному отделению Инквизиториума, и обещаю, что дело будет внимательно рассмотрено. Но, – я стукнул ложкой о миску, – опасайтесь лживых слов. Это может не просто погубить вас, но поставить перед судом инквизиции. Мы прекрасно помним, что во времена ошибок и перегибов Инквизиториум больше заботила вина, а не истина. Однако те времена, по счастью, миновали, и нынче мы искренне раскаиваемся за грехи, вызванные неосмотрительностью решений и поступков.

– Значит, надежды нет? – спросил он хмуро после долгого молчания.

– Получите доказательства богохульства маркграфа и тогда смело сообщайте Инквизиториуму. Только это я и могу вам посоветовать.