Слова лишь распаляют Кроуфорда. Он бросается вперёд и хватает Джеймса за грудки, лицо его перекошено от злости.
— Форд, остынь, — Стефан подлетает к ним в то же мгновение и пытается разнять. — Если так и дальше пойдет, то мы поубиваем друг друга ещё до приезда полиции.
— Да брось, Стефан! Ты что,
Ей хочется вскочить на ноги и закричать, что он ошибается. Она пытается вымолить для них спасение, отчаянно старается замолить их грехи, а они умышленно роют себе могилы. Их языки — злые, их намерения — черные, а сердца — хуже каменных.
Лили недовольно поджимает губы.
— Я не пытался вам угрожать, сэр, — оправдывается Джеймс, когда Кроуфорд того наконец-то отпускает. — Я говорил про шторм. Небо до сих пор затягивает, он наверняка усилится.
— На заднем дворе ты был один?
— Один, сэр.
— Значит, алиби твое выеденного яйца не стоит.
В помещении на несколько минут становится тихо. Лили слышит размеренное, спокойное дыхание Александра совсем рядом и короткие, прерывистые всхлипы поодаль — Эшли плачет.
— Видишь, Лили? — он вновь склоняется к её уху, убирает за него длинные волосы. — Они никогда не прислушиваются.
Старания не имеют смысла. Лили понимает, что может пытаться до скончания веков, но если Александр говорит о них в таком тоне — они обречены. Спаситель сообщил ему о своих планах. Напрямую.
«Он сам тебе об этом скажет», — об этих словах она не забыла. Сегодня ей тоже позволят услышать его голос.
Хочется отвлечься от этой удушающей суеты, оставить родственников самих вариться в котле ненависти, страха и подозрений. Взять Александра за руку и уйти вместе с ним — в комнату на втором этаже, в небольшую часовню сквозь проливной дождь и бушующий шторм. Хочется сказать ему об этом, но она не успевает.
— Лили, ты в порядке? — обращается к ней доктор Харт. Смотрит как-то обеспокоенно, словно читает мысли — о том, что от гнева Спасителя, какой они на себя навлекли, никого уже не спасти. — Я слышал, ты тоже была на берегу, когда нашли тело Элис. Учитывая обстоятельства…
— Да, — тихо отзывается она, не позволяя тому договорить. Разочарованно выдыхает. С ним хочется общаться ещё меньше, чем с братьями. — Спаситель заставил её покаяться.
Александр усмехается, а доктор Харт отворачивается от них. Верный способ избавиться от него — заговорить о вере, какую он так сильно
Лили не понимает, почему Спасителя это не злит сильнее открытой ненависти. Ей подобное лицемерие нравится куда меньше.
Сверкающие за окном молнии ветвистые и яркие, от них в гостиной становится светлее. Лили наконец-то поднимается на ноги.
— Телефон так и не работает, — качает головой Джессика, а затем обращается к ней, едва замечает, как они двигаются к дверям, — Лили, ты не думаешь, что сейчас не стоит разделяться? Пока мы все сидим в гостиной — мы в безопасности.
— Пусть идёт куда хочет, — говорит Стефан. — Не дай бог снова начнёт читать нравоучения. Сейчас и без них тошно.
Лили чувствует, как жгут спину чужие взгляды. Все они косятся на них с подозрением, пока дверь гостиной наконец-то не захлопывается.
Её тяжелое дыхание звучит громче раскатов грома за окном.
Кара: слух
Сквозь плотную пелену дождя с трудом, но можно разглядеть бушующее море. Высокие волны поднимаются и разбиваются о берег, сверкают в отблесках раздирающих небеса молний.
Из-под черной толщи воды поднимаются крупные, блестящие от влаги и слизи темно-зеленые щупальца. Показываются на мгновение и вновь уходят под воду, словно пытаясь дать знак. Сказать, что стоит
Предупредить, что
***
Когда бойлер в подвале дал сбой, Джеймсу пришлось собраться и отправиться вниз. Все остальные к тому моменту разошлись по комнатам — сидеть с перекошенным от злости Кроуфордом, готовым наброситься на любого, никому не хотелось.
Свет в подвале не включается. Джеймс несколько раз щелкает выключателем, проверяет щиток, но ничего не происходит. Схватив с ближайшей полки фонарик и покрепче перехватив небольшой ящик с инструментами, он делает шаг вперёд.
Ведущая в подвал лестница сегодня покрыта чем-то склизким. Прорезиненные подошвы ботинок скользят по крутым ступенькам. Джеймс поскальзывается, кубарем катится по лестнице вниз и перед глазами у него в одно мгновение проносится вся жизнь. От не самого радужного существования в гетто и короткой отсидки в тюрьме до доброты Ричарда Стоуна, который согласился взять его на работу после десятков и даже сотен отказов. И не на какую-нибудь — на работу в собственном доме, с проживанием.